Тамара Борисова. "Книга культуры" или "Вавилонская библиотека"? (несколько слов об интертекстуальности). Вступительная статья к номеру "ЗЛ" 1-2/98

"КНИГА КУЛЬТУРЫ"
ИЛИ "ВАВИЛОНСКАЯ БИБЛИОТЕКА"?
(несколько слов об интертекстуальности)

"Г-н Журден. Что? Когда я говорю: "Николь, принеси мне туфли и ночной колпак", это проза?
Учитель философии. Да, сударь.
Г-н Журден. Честное слово, я и не подозревал, что вот уже более сорока лет говорю прозой. Большое спасибо, что сказали"
(Ж.-Б.Мольер. "Мещанин во дворянстве")

Хорошо известно, что термин "интертекстуальность" ввела в научный обиход в 1969 году ученица Ролана Барта Юлия Кристева. Не менее хорошо известно, что сделала это она под непосредственным влиянием идей М.М.Бахтина. В свою очередь, М.М.Бахтин как ученый формировался отнюдь не в вакууме, и, конечно же, на него влияли современники и предшественники (хотя бы в негативной форме). А у тех были свои предшественники (например, в лингвистике все дружно называют Ф. де Соссюра). Ниточка тянется в глубь веков и доходит (но на этом не обрывается), например, до... Гераклита и его учения о самовозрастающем Логосе. Предшественники Гераклита... Читатели, конечно, уже догадались, что Ю.Кристева всего лишь оказалась мольеровским учителем философии, сообщившим всему человечеству, что оно все эти годы (века!) говорило прозой, то бишь знало о существовании интертекстуальности, пользовалось ею, но не подозревало, что это именно интертекстуальность.
Так что же это такое - интертекстуальность? Как всякую простую и очевидную вещь, ее очень трудно объяснить. Помните, как просто объяснил тот же учитель философии, что такое проза? - "Все, что не проза, то стихи, а что не стихи, то проза". В случае с интертекстуальностью мы находимся в еще более сложном положении. Ю.Кристева, Р.Барт (да и другие авторы) просто и без затей заявляют: "Всякий текст - это интертекст". А "чтоб служба медом не казалась", Р.Барт, развертывая это высказывание, окончательно все запутывает: "Всякий текст есть между-текст по отношению к какому-то другому тексту, но эту интертекстуальность не следует понимать так, что у текста есть какое-то происхождение; всякие поиски "источников" и "влияний" соответствуют мифу о филиации произведений, текст же образуется из анонимных, неуловимых и вместе с тем уже читанных цитат - из цитат без кавычек". Если, как заверяет Барт, всякий текст - это "пространство без центра и без дна, без конца и без начала", то о каком "другом тексте" и об "отношении" к нему можно говорить? Впрочем, пусть во всей этой путанице разбираются те, кто станет изучать рубрику "Первоисточник", остальным не советуем. Тем более, что в статье "Эти интертекстуальные кошки" информация "Первоисточника" дублируется, но уже нормальным языком (и приблизительно так же, как в случае с поэзией и прозой).
Если воспользоваться образом Томаса Манна и уподобить интертекст катящемуся шару ("Шар катится, и никогда нельзя будет установить, где берет свое начало какая-то история - на небе или на земле" - "Иосиф и его братья"), то содержанием разных рубрик этого сдвоенного номера станут попытки остановить шар, приняв за исходную точку (точку отсчета) произвольно выбранную. Такой исходной точкой может стать какой-то мелкий элемент текста (например, кошка или зеркало). Могут сопоставляться два текста, принадлежащие разным авторам. Один текст может соотноситься с множеством других (иногда одного и того же автора, иногда - разных). Порой будет исследоваться "многослойная" структура текста, отсылающего к текстам иной фактуры (здесь следует оговориться, что текстом, вслед за Ю.М.Лотманом, мы склонны считать любое отграниченное - то есть имеющее рамку - (не)художественное сообщение, причем не только словесное). Ведь известны и доказаны структурные соответствия словесных текстов и живописных, пластических, музыкальных, архитектурных и др. Так, например, готический собор буквально "вписан" в стихотворение М.Бажана "Собор", повесть А.П.Чехова "Черный монах", по версии Дм.Шостаковича, имеет сонатную форму, "Ревизор" Н.В.Гоголя скульптурно-пластичен (В.В.Розанов) и т.д. - примеры можно множить бесконечно.
По существу, весь номер - наглядная иллюстрация, эквивалент принципа интертекстуальности: все его рубрики пестрят отсылками, пронизаны реминисценциями и повторами на разных уровнях. И не случайно именно в этом номере появились новые - специфически "интертекстуальные" - рубрики ("Голос автора", "Голос читателя", "Золотая роза", "Лавка метафор"). И то, что материалы номера сориентированы на читателей разных возрастов и культурного опыта, - еще одно проявление интертекстуальности. Здесь не все понятно ребенку - но как знать, может быть, когда-нибудь сработает "эффект Вознесенского", в подростковом возрасте допущенного в круг общения поэта Бориса Пастернака. Иногда ведь очень важно не столько понимать, сколько запоминать...
Тамара Борисова