СТРАСТЬ

 

- Страсть сильнее страха, сильнее смерти, сильнее стремления стать стойким, – сказал сэр Саймон Слайд, стряхивая светло-коричневую сигару.

- Стоп, – сказал Сергей Степанович Сибирцев, – слишком странно, слишком смешно... Сегодняшняя страсть сжимается, становится совсем серой, становится сказкой, стираемой светом свыше.

- Страсть сродни сумасшествию, – сообщил Саймон, – сумасшествию, стремящемуся сыграть со смертью.

Сибирцев с Саймоном сидели, смотрели сосредоточенно, стараясь свести суть страсти с сутью сияния, сделать симбиоз. Сильно спорили. Свет свечей скользил, стелился, сбегал со скул, со стола, создавая странные сочетания...

Старые стены слушали спор седых скучающих снобов. Слуга Саймона Стефан стоял сзади, словно стараясь слиться со стеной, смотрел слегка сочувственно.

- Слишком сильная Страсть сметает стены спрятанной сущности, страсть сжигает самость, – сообщил Сибирцев.

- Согласен, – сказал Саймон, – страсть – страшная сила... Само собой, создать симбиоз страсти и света – сложнейшая сверхзадача.

Сумерки сгущались... Сибирцев смотрел с сожалением – стрелки стремились слиться с семеркой.

- Спасибо, старина Саймон, – сказал Сибирцев сэру Слайду, - стукнуло семь, стану собираться.

- Собираться? Сейчас? – спросил Саймон.

- Семь... – с сомнением сказал Сибирцев.

- Скажите, Саймон, стоит ли смотреть, сколько сейчас? Столетия суть секунды. Секунды становятся сотами смысла. Столетия сдуваются словно сор.

- Славно сказано, – согласился Саймон, – скажите, Сибирцев, сколько снов создают сопереживаемый смысл существования сущности?

- Сны создает спрятанный страх смерти, соответственно, смысл снов суть способ сделать страх сознавания смерти – смелостью, способ создать судьбу своими силами, стараясь стать сверхчеловеком, сметающим смерть своей самостью, страстью самости.

- Самостью страсти? – спросил, смеясь, Сибирцев.

- Страсть символ со-творчества с Создателем, – сказал спокойно Саймон.

- Символ со-творчества с Создателем? Скорее, сеть сатаны, – сердито сказал Сибирцев.

Скрипнула старая скоба, Саймон с Сибирцевым смотрели с состраданием – словно сомнамбула, ступала сиротливо Сара, слепая супруга Саймона.

- Саймон, – сказала Сара, – страх сжимает сердце.

- Сара, Сара, – сказал Саймон скептично, – стоит ли страшиться старого?

- Старого? Слишком свежа скорбь, Саймон, слишком свежа. Слепота ставит странные спектакли...

- Сотри слезы, Сара... Слушай свое сердце, солнце смысла скоро сметет смятение, сожжет старые страхи, – сказал Сибирцев.

- Сибирцев? Сергей? – спросила Сара.

Сибирцев стоял словно статуя, сомневаясь, стоит ли сообщать Саре суть своего состояния, состояния странствующего суфлера судьбы.

- Сара, столько стертых слов, стертые соединения сухих созвучий... Сара, старое становится смешным сном, соответственно, соучастие сдерживает судьбу, смиряя саму стихию смерти, – со смятением сообщил Сибирцев.

Сара смущенно слушала Саймона, сердце стучало "стук-стук, стук-стук"... Соленые слезы, слова... Сколь странно слышать слова Сибирцева.

- Сергей, – сказала Сара, – спаси сначала себя...

Слепая стояла, стараясь сдержать слезы.

- Сара, стакан сидра? – спросил Саймон.

- Спасибо, Саймон, – сказала Сара.

Светотени соединялись с сонмом сновидений, соприкасались со стройным станом Сары. Слепота становилась сокровенной сутью существования Сары. Семейное счастье с Саймоном стало смотреться смешно, слишком систематично, слишком схематично.

- Сара сочинила "Сонату снов", – сказал Саймон, – сыграй, Сара...

- Соната сновидений, соната слепого самообмана, специально Сибирцеву, – со странным смехом сказала Сара.

"Сумасшедшая..." – сказал сам себе Сибирцев, стремясь смягчить стыд.

Старое слишком страшным сном связывало Сару, соединяя слепоту, саморазрушительную страсть с сытым сибаритом Сибирцевым, сломавшим Саре судьбу, спровоцировавшим слепоту светлого создания...

Смутным силуэтом стоял старый "Стэйнвэй". Сара села. Си-минорная соната сделала сумрак светлее. Сибирцев смотрел строго, серьезно, сознательно силясь скрыть свое страдание.

"Стэйнвэй" смолк. Сибирцев стирал слезы.

- Совершенство, – сказал Саймон, – согласны, Сибирцев?

- Самодостаточная святость, светлейшее создание... – сразу согласился Сибирцев.

- Светотени свободы, сомнительная скорбь, смешные сутулые создания... – сказала Сара, силясь совладать с собой.

- Саймон... совесть становится сильнее самых страшных сновидений, страсть снова создает сонм сумеречных событий, слепя своим суггестивным светом. Слепну...

Саймон смахнул сор со стола, сказав Сибирцеву:

- Сергей, сдержите старческие сопли, станьте сильным... Самобичевание – спустя столько?.. Смешно, старина, смешно...

- Сара, свет совершенства, станешь ли судить сумасшедшего странника? – спросил Сибирцев.

- Сергей, самовнушение, самосожжение, самообольщение станут с сегодняшних сумерек самыми суровыми судьями. Создай себя снова, Сергей, создай себя... Составь себе самый строгий список, согласно совести... Соверши самооценку, сообрази сам, сколько стоит самокритика...

- Спасибо, Сара... Спасибо, светлое создание...

- Существует сложная система связок, Сергей, суть системы составляют совесть и страдание, соединенные со страхом смерти. Система спасает столь же сильно, сколь сеет смерть самозабвение собственной сути, саморазрушение себя, своей сущности, своей совести.

Саймон смеялся, Сибирцев сводил с собой счеты, смотрел содержание своей сущности, стараясь скрыть свое состояние.

Сверху сыпал сухой снег. Сара, Саймон, Сибирцев – сливались с сумерками.

БАХ