Юлия Вишницкая. Мифологемы Александра Блока в русском этнокультурном пространстве

Юлия Васильевна Вишницкая
МИФОЛОГЕМЫ АЛЕКСАНДРА БЛОКА В РУССКОМ ЭТНОКУЛЬТУРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ
Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Раздел 2. Часть 2. Мифологемы, актуализирующие "путь"
2.2. Щит в художественных текстах А.Блока
Психологический ассоциатив "щит как материализованная защита" переносит изначально рыцарско-богатырский атрибут в центр текстовых бытийных миров.
"Щит" реконструирует прошедшее как в культурно-мифологическом, так и в векторно-хтоническом. Былые времена ретроспектируются "старинным, родовым щитом" (II-307) – символом наследия свободолюбивых традиций. "Щит" аккумулирует вокруг себя контекст "богатыря" ("воина" (I-349, V-354), "великана" (II-235) с "могучими плечами" (I-350), несущего "тяжелый щит" (I-354). Мотив тяжести имитирует мотив человеческих страданий (которые сходятся в образе – состоянии любви) (IV-166, 223). И, вбирая в себя семантику "недюжинной силы", "щит" становится символом защиты, надёжности.
В этом контексте данный образ является важнейшим атрибутом пространств, в которых живут Он и Она. "Повесить щит" в открытом "далям" мире Девы и в таком же безграничном пространстве, средь морей, где "пропал" Он, Ищущий Её, – это, своего рода, магический ритуал, семиотизирующий обрядовый хронотоп. "Высокий дуб" (I-534) и "чаща древесная" (I-530), где повешен щит, превращаются в знаки иных миров, которые излучают импульсы вечности, так как "щит" забирает символику силы, непокорности, бессмертия у дерева – дуба. Так происходит ритуал семиотического "намагничивания" пространства, в котором уже все его объекты "заговорены" от погибели, от забвения. "Щит" декларирует символику магического знания и отождествляется с книгой – святыми письменами:
Пропал я в морях
На неясной черте.
Но остался мой страх
И слова на щите (I-530).
В этом магическом хронотопе, где "щит" хранит тайны слова, имплицируется встреча, а вслед за ней – мир абсолютного счастья (I-321): "... вечный девиз, и если бы я начертал его на своём щите, то прожил бы долгую жизнь властелина, и распри мои с миром были бы такие же свободные и мирные, как этот ветер, освежающий лицо: просто я покорил бы сердца всех золотокудрых красавиц, я заточил бы непокорного вассала в сырое подземелье; под игом моим была бы вся окрестная страна..." (V-86). При этом "щит" переносится во внутренний мир героя, концентрируясь в центре души, в сердце:
Новый щит я подниму для встречи,
Вознесу живое сердце вновь.
Ты услышишь сладостные речи,
Ты ответишь на мою любовь (I-161).
В момент отождествления сердца и, по сути, неживой вещи-артефакта происходит "одушевление" последнего; "щит" "загорается" (и "в сердце догорит" (I-161). "Щит ослепительно сверкучий" (II-134) выходит в инобытийные миры оживших состояний (где "поет мечта" – I-321): он, не ведая границ и преодолевая все препятствия, свободно парит "в разрыве синих туч" (II-134), размыкая все пространства и времена. И уже тот, в чьем сердце – щит, зажженный "господней рукой" (I-286), равен Богу:
Я правлю, архангел, Её судьбой... (I-286).
"Золото" и драгоценный "камень зелёный" (I-286) превращает "щит" в символ недостижимости, вечности, свободы. Кроме того, символика свободы, счастья коррелируется звуковой семантикой: "звон щита" становится материализованной свободой:
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита! (II-272).
Именно в этом контексте звукосимволических скрещений "щит" проявляет наивысшую точку схождения "простой вещи" и символа: рождается символ гармонии, музыки (в отличие от хаоса) [см. об этом: 139: 221]. Итак, в сотворённом золотым щитом (как и золотым мечом – см. предыдущий параграф исследования) мире сакрализуется всё: знаки, начертанные на щите, хранят божественную тайну гармонии и свободы, господнее покровительство [см. 38: 804].
Интересно, что в этом освящённом пространстве, где сияет "золото щита", нет места военному щиту, щиту смерти, ибо вынужден служить в смертельных битвах прикрытием, защитой, заслоном (II-273):
Вот – равные, идут на воле,
На них – одной мечты наряд,
Ведь там, в широком божьем поле,
Нет ни щитов, ни битв, ни стад (I-354).
Кроме хтонической ретро- и проспекции "меч" эксплицирует и мифопоэтический библейский текст, в котором рождаются символические аналогии камня, прикрывающего вход в Божью гробницу, и "щита", которым "друзья накрыли" Его, павшего в бою. Библейский мотив разверженного входа имплицируется в символе "раскаленного щита":
На четвертый день я восстану,
Подыму раскаленный щит.
Растравлю песком свою рану
И приду к Отшельнице в скит (I-365-6).
Читать дальше
К оглавлению
Библиографическая справка

© Вишницкая Юлия Васильевна. Мифологемы Александра Блока в русском этнокультурном пространстве
Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. – Киев, 2003. Институт языковедения имени А.А.Потебни Национальной академии наук Украины. Научный руководитель - Озерова Нина Григорьевна, доктор филологических наук, профессор

При оформлении страницы использован фрагмент работы Эдуарда Берн-Джонса "Принц вступает в заросли шиповника"
Репродукция взята с сайта www.elibron.com