Юлия Вишницкая. Мифологемы Александра Блока в русском этнокультурном пространстве

Юлия Васильевна Вишницкая
МИФОЛОГЕМЫ АЛЕКСАНДРА БЛОКА В РУССКОМ ЭТНОКУЛЬТУРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ
Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук

2.2. Мифологема "дверь" в художественных текстах А.Блока
Дверь – рубеж, к которому нужно дойти и за которым пришедшего ожидает неизвестное. Путь к двери у Блока – это приход из внешнего, безграничного, сопряженного с полетом (а значит со свободой) ("взлетая к двери ложи" (II-115), "прочь лети <...> К старой двери умирающего рая!" (II-228),) и возможность выйти в такое же неизведанное пространство:
Герман. Куда я пойду?
Фаина задумалась. Герман отходит к двери.
Фаина. Куда ты?
Герман. Ты велела уйти (IV-137; см. еще: II-110, II-270).
Это пространство неизвестности – всегда в мире абсолютного счастья (радости, блаженства, душевного спокойствия), которое нужно искать:
Он больше ни во что не верит,
Себя лишь хочет обмануть,
А сам – к моей блаженной двери
Отыскивает вяло путь (III-36; см, II- 195).
Ситуация "из двери" устанавливает разнокачественную связь с внешним миром: это, во-первых, поверхностный контакт, связанный лишь с выглядыванием из двери II-257), и – во-вторых, выход из дома. Значение "выхода их дома" реализовано в драматических произведениях А.Блока, причем – как в контексте заимствованного мифа (IV-258), так и этнического в мире призраков и видений. ("Призрак выходит из двери, которая закрывается за ним ..." (IV-332-333; IV-314)) и в мире христианского монотеизма: "Елена садится на крыльцо и тихо плачет. Через некоторое время из дверей выходит монах" (IV-149, IV-100).
В момент перехода – "выхода из двери" – имплицитно актуализируется обряд очищения (ср. семантику "белого", "монаха", "слез", "молчания" в данных контекстах).
Но переход – нелегок, опасен, ведь дверь – узкая и маленькая: "Ибсен понял, что нельзя "влачить корабль к светлому будущему", когда есть "труп в трюме"; что нельзя вечно твердить о "третьем царстве", когда современное человечество, и в частности норвежский народ, не может войти в широкие врата вечных идеалов, минуя узкие двери тяжелого и черного труда" (V-312; см. еще V-190).
Интересно, что регламентированный переход осуществляется через двери христианского мира, обозначает он в нем чистое, непорочное, светлое, легкое перенесение:
Непорочность просится
В двери духа божия.
Сердце переносится
В дали бездорожья (I-171; см.: I-169, I-133; II-43).
Запретными же знаками перехода становятся или "щели дверей^"(которые открыты сумеркам в мире живой, одухотворенной природы) (I-278), или "боковые двери":
Граф (указывая на боковую дверь направо).
Здесь, в спокойной этой спальне
Не смутит тебя ничто (IV-356-7; см.: IV-304).
Манифестирующая границу "дверь" моделирует ситуацию ожидания:
О, я опять у тех дверей,
Я жду... Одно прикосновенье
К твоей руке, к груди твоей, –
Вернется счастье, вдохновенье! (I-441; см.: III-14; IV-93, 72, 252, 97) и реализует ее в мире мифологизированного прошлого:
Когда б ты знать могла: поэт
Опять, как встарь, у этой двери (I -440), –
причем дверь здесь является атрибутом Ее дома (I-205, 487, 263, 307, 158), имеющего свои пространственно-временные характеристики: "дом" словно растворяет всех вокруг себя, и возле двери оказывается Он – "с темнотою – один" (I-210); "дверь принимает на себя состояние "тишины", "грусти" и "задумчивости", свойственное Ему, Ожидающему (I-210). Со временем "у двери" происходит нечто подобное: оно отлично от реального: "у двери той, которой жду", создается панхронотопичный мир:
Весенний день сменяла тьма... (I -181).
Понятна в этом контексте разрушенного реального хронотопа и семантика ожидания у двери в ПОТУСТОРОННИЙ МИР, который реализован экспрессивно маркированной формой интенсионала мифологемы "дверь" – "беспощадная^" (I-355) и "темная" (II-119) и лексически прозрачным контекстом "того света", в котором сгущаются хтонические силы ("сатана" (IV-295). Здесь ожидание соотнесено с идеей возмездия:
Свершай свои круги, о, чадо смертных чад,
Но вечно жди суда у беспощадной двери.
Придет урочный час – и смолкнут пенья дщери (I-355).
В мире теистического верха дверь, с одной стороны, – последний вход, последнее преодоление границы между мирами, конечная точка ПУТИ:
Мы не напрасно вместе, вместе
И бродим, бродим меж людьми,
Друг другу верны – до свиданья
Перед последними дверьми... (I-537)
Она же – начало новой жизни, спасительное начало (света, небывалой радости, лучезарной музыки):
И тогда в гремящей сфере
Небывалого огня -
Светлый меч нам вскроет двери
Ослепительного Дня (1-297).
Эта дверь – как бы "пред-дверь" открывающегося мира радости (I-190).
Но отыскать такую "дверь" удается не всем:
Пускай другой откроет двери, какие мне не суждены (I-223; см.: I-148, IV-291), – да и открыть ее, достучаться в нее может тоже не каждый:
Стучусь в преддверьи идеала.
Ответа нет ... а там, вдали,
Манит, мелькает покрывало
Едва покинутой земли...
Господь не внял моей молитве... (I-65).
Символика ожидания тесно связана со звуковым спектром образа-мифологемы: "дверь" стучит, скрипит, звенит, дрожит. Интересно, что "дверь скрипит" тогда, когда царит сон ("улицы сонные" (I-135):
А в лицо мне глядит озаренный
Только образ, лишь сон о Ней (I-232),
и на все ложатся ночные тени, оживают призраки и видения:
Эти двери мне всю ночь бросали / Скрипы, тени, может быть, упрек? (I-292). Так, "скрипучие", "дрожащие" (I-495; III-19) двери невольно становятся атрибутами антифактуального пространства, мира снов. Это пространство – локус встречи Его и Ее: "И словно в бреду, в лоно ночи / Вступаем мы..." (II-270). Постепенно "стеклянная дверь", которая стучит вдалеке (II-270), превращается в свидетеля их встреч:
Далеким озарен пожаром
Я перед ней, как дикий зверь...
Стучит зевающая дверь... (II- 270).
Если "скрип^" – свойство двери, то "стук" – это еще и попытка извне проникнуть через дверь в новое, возможно, спасительное пространство: ''Неминуемо, в час урочный и роковой, постучится к нему в двери "Юность", – дерзкая и нежная Гильда в дорожной пыли" (V-319; см.: I-349; II-133: III-51).
Так "дверь" – граница нескольких миров, в большинстве случаев преодолеть путь к двери, а значит найти "голубую дорогу" – это, по сути, достичь "золотого порога" (I-254), за которым – Ее мир, Ее дом. Дверь как атрибут Ее мира (см.: I-249), как символ желаемого, спасительного можно отыскать и в мире сказки: "... перед дверьми с узорной ручкой там обитают бритые сказочные тайные советники..." (V-85). "Дом Ее" становится объектом магических действий ("Я один шепчу заклятья. / Двери глухо заперты. (I-487), объектом защиты, так как уже сама "Ее дверь" реализует значение оберега: "дверная ручка" украшена узорами.
Стоит заметить, что А.Блока интересовала охранительная магия. В статье "Поэзия заговоров и заклинаний" он пишет: "...у галицких русинов знахарь втыкает нож по рукоятку под порог первых дверей хаты; тогда зачарованный, схваченный вихрем, носится по воздуху до тех пор, пока заклинатель не вытянет потихоньку из-под порога воткнутый нож" (V-44).
Так, переступить "золотой порог" для ищущего спасения – означает войти в новый мир, приобщиться к его тайне:
Не ты ль проскальзываешь мимо,
Едва лишь в двери загляну,
Полувоздушна и незрима,
Подобна виденному сну? (II-138).
Но не всякий переход труден и опасен, так как и не за всякой дверью – "нечаянная радость". Порой "переступить" не стоит никакого труда, особенно для "своих", то есть для тех, которые легко путешествуют мирами бытия и везде они "свои". Прежде всего, преодолеть границу беспрепятственно удается хтоническим существам ("Но и лекарственная трава Золотого века не помогла: большое серое животное ["необъятно серая паучиха скуки"] уже вползало в дверь, нюхало, осматривалось..." (V-87; см.: I-548) и людям, имеющим их признаки: "Сейчас в эту дверь шмыгнуло его преподобие" (IV-168, см. еще: II-173).
"За дверью" открывается многоликий мир – защищенности, уюта:
На разукрашенную елку
И на играющих детей
Сусальный ангел смотрит в щелку
Закрытых наглухо дверей (III-86; см.: IV-350, II-205, II-212, I-220, IV-249), – и – одновременно – плача, страданий, несчастий, бездуховности:
Неизведанные шумы
За дверями чужды мне.
И пленительные думы
Наяву, а не во сне (1-488, I-166, 252),
"за дверями стоят нищие духом..." (V-210); и сама "дверь", настолько чуткая ко всему происходящему, из простого, нейтрального, немаркированного материализованного перехода превращается в символ страданий (данный дескриптор объективирован экспрессемой, в которой благодаря удвоенной цветовой символике происходит концентрация негативного, тяжелого):
Шуршала за картою карта.
Чернела темная дверь
И люди, полны азарта,
Хотели узнать – что теперь? (I-264).
Мифосимволический дескриптор проецирует дескрипторы на срезе предвестников: "перед дверью" ("в преддверии заточенья" – I-87) – разрушение, смерть: "Уже при дверях то время, когда неслыханному разрушению подвергнется искусство" (V-388). Кроме того, "дверь" выступает в качестве психологического ассоциатива: материализованного конца:
Ты свята, но я Тебе не верю,
И давно все знаю наперед:
Будет день, и распахнутся двери,
Вереница белая пройдет (1-233).
Таким образом, дверь, манифестирующая переход, осуществляет на срезе предвестников и символов связь с миром мертвых:
Мы робко шепчем в дверь:
"Не умер – спит ваш близкий" (II-150).
В дверь не составляет труда проникнуть смерти, которая
К порогу
Ползет и крадется, как зверь,
И растворяет понемногу
Мою незамкнутую дверь (I-443, см.: IV-193, 293, 363).
И потому возникает ощущение незащищенности, неуюта. Открытая дверь – опасна, ибо она – проницаема для мрака, зла, греха и – в итоге – для смерти: "Мы живем в эпоху распахнувшихся дверей, отпылавших очагов, потухших окон" (V-71). Из средоточия укромности, душевного спокойствия, уюта "дом", открыв настежь двери, превращается в мир несчастий, потерь, ведь в открытую дверь может проникнуть (пролезть, проскользнуть, прошмыгнуть) любая нечисть (см.: I-192, 272, 308).
И потому
Во мрак кромешный
Из жизни здешней
Запри Ты двери (IV-293).
Естественно, что связь с миром зависит от качества двери: через "открытую дверь" возможен более тесный и более явный контакт с внешним миром. В положительном аспекте открытая дверь служит выходом в царство небесное: Яромир:
Берта! Друг мой! Дева! Ангел!
(Вскрикивая)
Расступись, земля, теперь,
В небеса открыта дверь! (IV-376).
Христианский мир распахивает двери храмов, за которыми – светлая радость:
О верь! Я жизнь тебе отдам,
Когда бессчастному поэту
Откроешь двери в новый ХРАМ,
Укажешь путь из мрака к свету! (1-28.)
"Поздняя, древняя дверь" (I-539) открывается "острым лучом света" (I-338), она оставляет за собой потери, ночь, разлуку:
На весенний праздник света
Я зову родную тень.
Приходи, не жди рассвета,
Приноси с собою день.
Мы тогда откроем двери,
И заплачем, и вздохнем,
Наши зимние потери
С легким сердцем понесем. (I-165).
"Дверь" готовит идущих к Вечности: "Метерлинк ... открыл тихую дверь, и сквозь нее мы прислушиваемся к звуку падения чистой хрустальной влаги искусства" (V-195).
Итак, открытая дверь осуществляет двоякую связь по вертикальной оси: с миром потусторонним (где она – воплощенная опасность, смерть) и с миром небесным (божественным) и космическим (вечным миром искусства).
По горизонтали же – это переход в мир реального бытия:
Швейцар, поникнув головою,
Стоял у отпертых дверей.
Стучал ужасно булавою,
Просил на водку у гостей... (I-547, II-171), – причем этот мир словно опрокинутый в реальность сон, в котором еще звенит хлопнувшая дверь (I-308).
"Дверь" реализует и переход в антифактуальный мир, связанный, во-первых, с миром нетипичного хронотопа, где сосуществуют жители "городов-пауков" и Поэт, Незнакомка (IV-90, 95, 132, 221). Во-вторых, дверь здесь является табуированным знаком Ее Дома: открыть ее могут лишь космические "служители" Ее, Мировой Души: солнца:
И опять открыли солнца
Эту дверь (II-227);
ночь:
Кто взломал мои засовы?
Ты кому открыла двери,
Задремав, служанка, ночь? (II-228).
Или же – Она – "в сумерках зимнего дня" (I-140)
... откроет белою рукою
Потайную дверь передо мною,
Молодая, с золотой косою,
С ясной, открытой душою (I-273).
"Тяжелая" (II-29) потайная дверь (как "боковая" – в ирреальном мире) служит нерегламентированным переходом в Ее мир. И потому понятна ее символическая значимость: в мире нетипичного хронотопа "дверь" как материализованное приобщение к Ее Дому является символом надежды и атрибутом мира мифологизированного прошлого:
Целый год не дрожало окно,
Не звенела тяжелая дверь:
Все забылось – забылось давно,
И она отворилась теперь (I-258, см.: I-149).
Символика надежды выводит образ "двери" в спектр особого, блоковского хронотопа: космические стихии (представленные "зимой", "весной", "вьюгой", "стужей", "метелью", "снеговой купелью") в своем пространстве и времени рождают так называемый стихийный хронотоп:
Открыли дверь мою метели.
Застыла горница моя,
И в новой снеговой купели
Крещен вторым крещеньем я (II-216, см.: III-53, I-330, 465; V-70).
В стихийном хронотопе может воцариться забвение, если дверь – закроется:
Вьюга память похоронит,
Навсегда затворит дверь (II-246).
Итак, дверь у Блока – рубеж, место, достичь которого или нелегко для идущего, ищущего, потому что дверь рассчитана на непреодоление (узкая, темная); или – не составляет особого труда, так как проницаема для хтонических медиаторов. Потому уже сама по себе дверь – материализует вертикально-горизонтальную связь между мирами: на срезе символов (ожидания, надежды, спасения), предвестников (разрушения, смерти, возмездия), психологических ассоциативов (материализованного входа и выхода, конца пути и спасительного начала).
Дверь является одновременно атрибутом многих пространств бытия: Ее мира, антифактуального, реального, мифологизированного прошлого, нетипичного и стихийного хронотопа.
В Ее Доме дверь – особый ритуальный объект, связанный с охранительной магией, с оберегами, в мире же реального бытия образ двери играет знаковую роль: опасности и неуюта ("открытая дверь") и – последней надежды, защищенности ("закрытая дверь"), причем вторая – казалось бы, положительная – соотносится с семантикой бездуховности, душевного разлада и беспомощности.
Читать дальше
К оглавлению
Библиографическая справка

© Вишницкая Юлия Васильевна. Мифологемы Александра Блока в русском этнокультурном пространстве
Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. – Киев, 2003. Институт языковедения имени А.А.Потебни Национальной академии наук Украины. Научный руководитель - Озерова Нина Григорьевна, доктор филологических наук, профессор

При оформлении страницы использован фрагмент работы Эдуарда Берн-Джонса "Принц вступает в заросли шиповника"
Репродукция взята с сайта www.elibron.com