"В ТЁМНОЙ КОМНАТЕ ДВЕ ПАРЫ ГЛАЗ..."

(автокоммуникация как семиотическая проблема)

(Продолжение)

В начало статьи

Ниточка вторая. ВАШ ЛУЧШИЙ ВЫБОР - BMW.

А ТАКЖЕ TAMPAX...

(первая надпись - на полиэтиленовом пакете,

а вторая ... пока секрет)

Однажды выгуливала я собаку вдоль реки. Там такая тропка есть с моста на одной улице нашего города, Харьковской, и если пойти по ней, можно "скостить" определённую часть пути к новым микрорайонам - от девятого до двенадцатого. Народ и ходит вовсю. Нам-то с Оськой что? Гуляем себе по кустам, под сенью старых деревьев, зеркальной гладью любуемся. А вот супружеской паре, идущей впереди, явно несладко. Они тащат с базара или из магазина три тяжеленных сумки: по одной в крайней руке и общую, самую тяжёлую, в середине, вдвоём, - огромный и крепкий такой полиэтиленовый пакет.

А на пакете надпись: Ваш лучший выбор - BMW...

Ага, о тампаксе теперь. Надпись на двери в аптеке (это уже другая аптека, не та, что с назолом):

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ К НАМ!
TAMPAX

Мама моя родная! Граждане мои дорогие! Да куда ж они нас с вами зовут-то? Ведь если вдуматься: где живёт этот самый TAMPAX? И что мы будем там, "у них", делать? Чай пить, что ли? Ну не кофе же... А главное - какие такие культурные впечатления впитывать?

Ну так "это же ж" ещё не всё с тампаксом-то! Поистине "неисчерпаемая тема ждёт всей души, всего ума" (И.Северянин)... Нашла я как-то сайт с коллекцией маразмов, Н.Ж.М.Д. называется. А там - вот какую очаровательную картиночку:

Ить почему - "скажи-ка, дядя, ведь недаром"? - мишка гризли "у них" такой обалдело-задумчивый?.. Потому что из-под угла пустым мешком (от проданных тампаксов и прочих продуктов питания) прибитый...

Ну и общий вывод из всего этого дела. Что можно говорить о контекстуальных сдвигах в наше "сдвинутое по фазе" время, когда практически любое наше "неосторожное движение" неминуемо приводит к бесславной гибели от водительской монтировки? И можно ли здесь различить, по какой модели происходит общение - коммуникации или автокоммуникации?

Простое и элементарное доказательство: ведь если вы смеялись сейчас над всеми моими назолами и тампаксами, значит, они объективно существуют (я имею в виду контекстуальные сдвиги)? Просто я их заметила (по своей патологической смешливости), а другие (в первую очередь авторы сих шедевров) - пока нет. Но после моего указания на смешное ведь заметили же? А разве можно заметить то, чего нет, что существует только в одном "сдвинутом" сознании? Значит, "вся рота" (рекламистов, креативщиков, менеджеров и пиарщиков) может иногда идти "не в ногу", и лишь "один солдат" (в данном случае моё индивидуальное сознание) - может попадать в эту самую "ногу"? [Причём в данном случае это вовсе не изощрённо-семиотическое, а вполне обывательское сознание, основанное на привычке референциально соотносить слово и действительность (слово "референциально" ещё объясню, но чуть дальше в статье)].

Сравните трагическую запись, сделанную Блоком накануне революции 1917 года: "Всё будет хорошо, Россия будет великой. Но как долго ждать и как трудно дождаться" - и растиражированный слоган "всё будет хорошо" - например, на коротковолновом "Русском радио": "Всё будет - ха-ра-шо!!!". (Тире я поставила для логической отбивки и передачи экспрессивного "нажима" в произношении слогана радиоведущим, дополнительно выделив жирным шрифтом ударные слоги).

[Кстати, отстукивая сейчас на "клаве" этот пассаж о "всё будет хорошо", я опять получила бесценный подарок от своего обожаемого компа (которого, между прочим, я тоже отношу к разряду своих возлюбленных "дурочек" - "малых сих", бесхитростно проговаривающихся, - но об этом отдельно, в главе "Компьютер как носитель среднего сознания" моей будущей книги по семиотике юмора, о "проговорках" же здесь, в статье, но позже).

Я напечатала вместо "слоган" - "слован" и ахнула в душе: вот исчерпывающая формула превращений слова в современную (мне) эпоху! Слоган (возможно, именно для этого сейчас ударение в слове окончательно сдвинулось к "концу"?) - это слован, слово + Вован: слово Вована (адресант), слово для Вована (адресат)...].

[Правда, как всегда, оказалось, что компьютеру далековато ещё до человека, и всегда будет "далековато": недавно в письме ко мне по совершенно другому поводу доктор искусствоведения, профессор Национальной музыкальной академии Украины им. П.И.Чайковского Е.С.Зинькевич сообщила гораздо больший шедевр относительно слова и разновидностей его бытования-функционирования... я хотела сказать - "в современную эпоху", да вдруг и осеклась: ведь интенции эти у слова были всегда, просто сейчас, в отсутствие "премьеров" и "примадонн", эти "статисты" отделились от задника и вышли на авансцену...

Ещё когда сестра Елены Сергеевны была маленькой девочкой (вот она опять, истина младенческих уст!), то, услышав от неосторожных взрослых слово "сволочь", стала восторженно повторять его без конца (к ужасу сказавших эту пресловутую "сволочь"): "словощь!"

Согласитесь, что словану до словощи опять-таки довольно "далековато" будет... Для того, чтобы стать словощью, словану нужно пройти ох какой длинный путь от наивной рекламы какого-нибудь бесхитростного "Тампакса" через политический пиар до государственного и транснационального выстраивания "второй реальности" - потёмкинских деревень, "гиперреалистически" сколоченных при помощи мультимедийных технологий и потому более правильных и больше похожих на действительность, чем сама искажённая действительность... - Т.Б.].

Опять же "кстати" - о "референциальной соотнесённости" (потерпите, дальше будет, а потерпев, лучше запомните).

Как-то раз услышала я совершенно интригующее пожелание в одной из поздравительных передач.

Пусть <тара-рара> вас богема
И доллар душу веселит!

И сколько я ни сидела в засаде, терпеливо подстерегая сей шедевр, сколько, затаив дыхание, ни прислушивалась к словам ведущих - всякий раз вотще и увы! Ну никак не могу расслышать, что ж это такое разэтакое должна делать с адресатом богема? Ни один глагол не подходит! Даже "окружает" - и то не подходит! Люди, кто знает этот глагол, прошу, сообщите! - пропадаю от любопытства...

Или вот ещё бесценный подарок. Ехала я однажды в маршрутке - и вдруг задохнулась от смеха, услышав слова пожелания (там как раз в разгаре очередная поздравительная передача была):

Пусть волшебница жизнь
Золочёный бокал
На хрустальном подносе поставит...

Поистине губа не дура у этих дурочек...

Итак, со сдвигом контекста, кажется, немного разобрались. То есть убедились в том, что это уже "не работает" (точнее, работает больше, чем нужно, а главное, независимо от типа коммуникации). Скорее, нужно говорить о редких случаях "бессдвиговости", что опять же вряд ли будет отличать один тип коммуникации от другого.

(А за примерами далеко ходить не нужно. Можно прямо на рабочем месте оставаться. Однажды сидела я текст вычитывала на экране монитора. А чтобы не отвлекаться на "мимоходящих" и на прочие источники шума (текст сложный попался), наушники надела, Баха слушала. Тут позвали меня срочно к другому компьютеру. Я быстренько наушники сняла, на стол положила и пошла другой текст вычитывать. Как вдруг такая пауза в хождениях-разговорах образовалась, и явственно мелодия проступила... Через несколько секунд кто-то не выдержал: "Чья мобила звонит?!" Самое что интересное - я тоже поначалу с возмущением подумала: что за манера бросать мобильники на произвол судьбы? Потом до меня дошло... Говорю, спокойно, ребята, это Иоганна Себастьяна Баха мобила звонит. Это меня - сейчас я возьму.

Вот такая "шутка" Баха... О чём она? О том, что мы уже первоисточники слышать разучились. Код воспринимаем не прямо, а только через сдвиг).

Из этой же серии - пелевинские "девчата" [эстрадная группа] (пример из моих "людоедов"): "Сейчас вы услышите, что девчата сделали из мелодии австрийского композитора Моцарта, которого многие наши слушатели знают по фильму Формана и одноимённому австрийскому ликеру, оптовыми поставками которого занимается наш спонсор фирма “Третий глаз”.

Заиграла дикая музыка, похожая на завывание метели в тюремной трубе” [22, с. 79-80].

А раньше всё как-то наблюдались примеры противоположного свойства. Реальный случай на одной из постмодернистских выставок в Киеве - когда, наловчившись "вычитывать смыслы" из случайных царапин на листе бумаги, небрежно брошенных на холст мазков и прочей "нефигуративной живописи", некая дама-искусствовед, двигаясь по периметру выставочного зала, приняла за художественный объект... электрический щиток, красиво заклеенный нежно-розовой бумажкой с мраморными разводами, чтобы не нарушать общего благолепия помещения... И сама над собой посмеялась, и поделилась со мной своей радостью познания онтологическ... ой! ... сущности постмодернизма, встретив в моём лице благодарнейшего адресата...

Для пущей убедительности авторитетное высказывание и два художественных примера, призванных проиллюстрировать "сдвиги" в коммуникации по явному типу "Я - ОН (ТЫ)".

"Нельзя исчерпывающим образом описать все возможные повороты мысли, все возможные фигуры смысловых и образных соположений, все возможные соотнесения с контекстом, подразумеваемым знанием, традициями и конвенциями повествования, все возможные реминисцентные отсылки, способные возникнуть между какими-либо двумя высказываниями, в той или иной коммуникативной ситуации, жанровой рамке, тематическом поле, в силу чего эти высказывания окажутся каким-либо образом "связанными" друг с другом в представлении участников сообщения, погружённых в эти ситуативные условия".

"Развёртывание коммуникации можно сравнить с перемещением человека в окружающей его среде. Каждая такая прогулка имеет некоторую цель и совершается в определённом, более или менее ясно намеченном направлении. Но в то же время каждый конкретный шаг меняет для нас и общий вид открывающегося нам ландшафта, и ту микросреду, в которой нам предстоит сделать следующий шаг. Вся процедура совершается, в основном, совершенно привычным образом; и мускульные действия, и их соотнесённость с перцептивными ощущениями в огромном большинстве случаев развёртываются в виде автоматизированных, нерасчленяемых "блоков". Однако эта обыденная привычность происходящего не должна заслонять от нас того факта, что и наши действия, и их физический и психологический результат никогда не повторяются. С каждым шагом мы попадаем в новый, никогда прежде не бывший мир, обретаем уникальное, никогда прежде не встречавшееся в точности сочетание предпосылок для следующего действия.

Если изъять какой-либо предмет - скажем, камень или растение - из ландшафта, естественной принадлежностью которого он является, и поместить его на полку среди других сходных с ними предметов, место которых относительно друг друга будет определяться согласно единому классификационному принципу - например, на основе их размера, формы, веса, цвета, - такой предмет приобретёт характер фиксированного "элемента", имеющего определённый набор признаков и соответствующее место в классификационной системе. Но на своём естественном месте, в качестве части открытого и непрерывного ландшафта, наш камень не обладает ни полной выделенностью из среды, ни постоянством функций. Он существует в проекциях на множество других компонентов ландшафта, близких и далёких, образуя вместе с ними то, что в нашем представлении складывается в различные образы пейзажа как целого. Очертания таких образов текучи: они изменяются с каждым изменением ракурса и освещения, с каждым включением в фокус внимания какого-нибудь нового компонента. В этом смысле оказывается невозможным чётко регламентировать "функции", выполняемые нашим камнем в формировании того образа, в котором нам в тех или иных случаях, в ходе тех или иных наших действий предстаёт окружающий нас ландшафт.

Наше знание языка подобно такому ландшафту. В повседневном языковом существовании язык служит нам не как фабрика, производящая и выпускающая всё новые продукты из стандартных полуфабрикатов, но как среда интеллектуального обитания. Всё, что мы можем высказать, существует в нашем сознании как данность - но данность подвижная и открытая, способная к бесконечным модификациям, изменениям ракурсов и конфигураций. Мы перемещаемся по смысловому ландшафту коммуникации, как по более или менее нам знакомой местности. В ходе такого путешествия по полям нашего языкового сознания все встречающиеся нам знакомые языковые предметы не просто узнаются, но выступают каждый раз в новых ракурсах и новых соотношениях с другими предметами. Сам этот "готовый", не зависящий от нашей производящей деятельности характер языковой среды обусловливает её открытость и пластичную подвижность. То, что мы не производим на пустом месте нужный нам результат, а скорее "отыскиваем" его в данной нам среде, только на первый взгляд делает нашу роль более пассивной; в действительности именно такой способ обеспечивает открытость и неповторимость нашей языковой деятельности" [4, с. 147 и 110-112].

А вот вам изоритмический синтагматический код (повторяющийся "орнамент" - фонетико-метрико-ритмический рисунок фраз, принадлежащих абсолютно разным адресантам в разных коммуникативных ситуациях):

Ты хоть бы форточку открыл.
Ещё разок - и по домам.
Жратва там, правда, будь здоров.
Сил больше нету никаких!
Какая рифма к слову "пять"?
Упрямый, как не знаю что.
Шесть букв. Кончается на "п".
Ну всё. Пока. Я позвоню.
Ему? Лет пятьдесят. А что?
Ты, кстати, выключил утюг?
Вот так приходит и сидит.
Ты в зеркало давно смотрел?
(Лев Рубинштейн, "Появление героя")

А вот и вовсе изощрённый пример - великолепная иллюстрация антибессмысленности практически любого текста. Этот виртуозно созданный В.Рудневым нарочито "бессмысленный" текст демонстрирует "окончательную и бесповоротную" победу смысла... Здесь описаны героические попытки учёного-экспериментатора не только лишить текст каких бы то ни было "добавочных" кодов, но и одного-единственного, так сказать, "исходного" кода... И что выходит на поверку? Что к наибольшим контекстуальным сдвигам приводят как раз... парадигматические (интертекстуальные) связи! Они уводят текст в такие дальние миры, какие синтагматике и не снились! Потому что синтагматика предполагает относительную пространственную и временную близость, а изоритмика её весьма случайна и необязательна, тогда как парадигматике не страшны никакие разрывы и пропасти, ибо она сплошь ассоциативна и, следовательно, "изоритмична" по определению... Потому её дистантные связи практически неисчислимы и ничем не ограничены!

Судите сами:

"... моя цель состояла в том, чтобы эту связь разорвать. Оказалось, что это очень непросто; что два любых предложения, поставленные рядом друг с другом, образуют связный текст.

Почему так происходит? Традиционно считалось, что связь между предложениями обеспечивается рядом элементов: общей лексикой, во-первых, либо какими-то дейктическими заменами: если во втором предложении имеет место местоимение "она", то его естественно отнести к номинации женского рода в первом предложении.

Но оказалось, что даже убрав эти лексические замены и дейктические слова, разорвать связность текста не удаётся. Ибо принцип построения предложения кроется не в лексике, а в его так называемом предикативном центре. То есть в наиболее важных, отвечающих за структуру предложения глагольных категориях. Категориях времени и наклонения. <...>

Итак, главное в этом разрушении связности состояло в нарушении принципа предикативного центра, рассогласования категорий времени и наклонения. Это чисто технический момент, а функционально что это давало? Функционально нужно было добиться того, чтобы каждое последующее предложение было не связано с предыдущим. И чтобы связь между предложениями возникала через два - через три. Я для себя назвал это "эффектом Рубинштейна". Хотя мы работали независимо друг от друга и одновременно. Возникает ощущение миров, которые пересекаются не последовательно, а возникает картина некой стереоскопизации. Я это назвал "пан-перцептуализм", то есть когда каждое предложение является... такой... отсылкой... Ну, вот представьте себе, что есть такой прибор, который регистрирует не только звук, цвет и движение, как видеомагнитофон, но ещё и какие-то ментальные состояния, в общем, всё, что возможно. И вот представим себе, что мы включили этот прибор, чтобы фиксировать буквально все впечатления от мира, которые воспринимает человек. Вот именно подобную картину мира я пытался воспроизвести путём нарушения связи. <...>

Теперь я прочитаю небольшой фрагмент, где всё это представлено в таком... жёстком виде. Поскольку я это привожу как пример, я не ввожу ни в сюжет, ни в детали...

"Премиленькая обстановка грозила. Я, кажется, вам сказал. Подойдите сюда, ангел мой, зачем вы это сделали. И желал бы только одного. Удивительно это стремление подчинить, нарушить связи, зачем это им. Как бы то ни было, им хотелось услужить. Звериный образ им не покрывая. Настроены вы были не слишком, ломалась ясность рифм. Сознательных усилий, направленных. Но более или менее банально. Я не отрицаю, нет, но кажется, что очень и не всегда. Равно удалённых друг от друга. А молодое упругое тело просится к убогому шалашу. Незабываемое зрелище, разве так делают, разве так ищут, разве так находят. Нет, пойдём отсюда, не дадим себя погубить. Я этот карнавал скоро переживу, правда, Вань. Так сколько же лет ещё долбать этих фуг секвенции. Не забывайте о том, сколько вам ещё осталось, успеете ли. Лето, зима, листочки, Аделаида, всё это ушло, пропало, навсегда, времён года больше нет, есть только различные эмоциональные состояния. Вань, а Вань, а ты аллеманду можешь? Теперь форма сковывает её и никуда уже от неё не деться. И там, твёрдо поставив неадекватный знак, перевернулись на другие страницы. Как же это передать, каким способом, чрез какие промежутки времени. А может ты есть хочешь, нет, он есть не хочет, он без этого обходится вполне. И абсолютная масса беспокойства. В крокодиловых очках, понятное только одному глазу. Что надулся, сними парик и начнем всё сначала. Берёзовый лес показался вдали, это наши подмосковные рощи. Аккурат до Берлина дойдём. Вань, а Вань, а ты куранту можешь? Зелёные и влажные, они яростно спят по субботам, не ведая греха. Ничего, ничего, не обижайтесь, оно как-то само получилось так, ничего, это пройдёт. Но от того ли, что помешательство было необыкновенное. Кролик, он всякого иного зверя боится. Я пойду, покачаюсь на веточке. Жалобно и беспокойно лежит она на чужих материях и унывает. А разве это так важно, что вы ко мне цепляетесь, разве это принципиально. Она закачалась, и оттуда всё повываливалось без конца. Понять мне было очень легко, сколько бы вы ни пытались. Просто глаз не может отвести. Вань, а Вань, а ты сарабанду можешь? Завидую, решительно завидую вам. И вспомнилось тогда одно мечтанье. Шторы раскрыты, это ты специально. Они не могли понять, не хотели и не могли. Такая радость, наконец-то, вот не ждала. Заработались, совсем на перепутье стоим, стоим на перепутье и смотрим в разные стороны. Слушайте меня, люди, слушайте, как мы жили, слышите, вот так оно всё и было на самом деле, воистину так. Отстаивать какие-то принципы, выставлять какие-то аксиомы. Получается, что я с утра ничего, никогда. Да подите вы прочь с вашей жизнью, откуда у них это. Ну когда же, ну когда же наконец. Он и на гармонике мастер. Сказали ему, убери, но не убирает и говорит не своим голосом чужие слова. Исчезнуть, потом неожиданно вернуться и всех немало удивить. Крысы от этого там заводятся, эффект, резонанс, шухер. Облигатный бас, презабавнейшая штуковина. И свадьба будет с генералом. Откуда ни возьмись, кто, что, поди знай. Генерал произносит тосты басом. Отняли у меня, а мне это вовсе ни к чему. Вот так эта штука называется, но не про вас. Вань, а ты жигу можешь?".

[Чтобы избежать уж слишком большого цитирования, многие "технические моменты", описанные В.Рудневым, я опустила. Отсылаю желающих к первоисточнику: В.Руднев. Принципы прозы - Т.Б.].

Как говорится, комментарии излишни. Смысл прирастает, как ты его ни засовывай в компрачикосовский горшок или кувшин... И смеётся над всеми нашими попытками остановить буйное вегетативное размножение его неисчислимых "поэтических побегов"-кодов...

Наверное, этим же можно объяснить бесконечное "прирастание смысла" во всех этих воблерах, мобайлах и шелфтокерах (разновидности рекламных материалов для оформления мест продаж), функционирующих в современном информационном пространстве, и именно благодаря непрерывному "монтажу" (как в художественных акциях каких-нибудь "крутых концептуалистов") вступают во всё новые и новые диалогические отношения и претерпевают неожиданные контекстуальные сдвиги все эти словощи, слованчики и прочее прилипало пристающее (это не моё очередное "остроумие", а действительное название травы, произрастающей на Дальнем Востоке)...

Но и это ещё не самое страшное. Здесь, по крайней мере, речь пока не идёт о том, кто на самом деле участвует в коммуникации. Легко им - классикам (Лотману с Пятигорским) - говорить: "здесь воспринимающее второе "Я" функционально приравнивается к третьему лицу. Различие сводится к тому, что в системе "Я - ОН" информация перемещается в пространстве, а в системе "Я - Я" - во времени (Пятигорский 1962, 149-150)". И всего-то различий? Оставим в покое "хронотоп" (пока достаточно уже ранее рассмотренных его "экзистенциальных глубин") и сосредоточим внимательный взор на адресантах с адресатами с целью выяснить их "качественный" состав и "процентное соотношение"... "Что сей сон означает"? - Всего лишь то, что за благополучным фасадом и здесь скрываются такие тёмные "задворки"...

... Потому что на самом деле участников коммуникации вовсе не двое.

Их всегда по меньшей мере трое.

"Слово (вообще всякий знак) межиндивидуально. Всё сказанное, выраженное находится вне "души" говорящего, не принадлежит ему. Слово нельзя отдать одному говорящему. У автора (говорящего) свои неотъемлемые права на слово, но свои права есть и у слушателя, свои права у тех, чьи голоса звучат в преднайденном автором слове (ведь ничьих слов нет). Слово – это драма, в которой участвуют три персонажа (это не дуэт, а трио). Она разыгрывается вне автора, и её недопустимо интроецировать (интроекция) внутрь автора.

Если мы ничего не ждём от слова, если мы заранее знаем всё, что оно может сказать, оно выходит из диалога и овеществляется" [1, с. 144].

"Автор никогда не может отдать всего себя и всё свое речевое поведение на полную и окончательную [здесь и далее выделено Бахтиным – Т.Б.] волю наличным или близким адресатам (ведь и ближайшие потомки могут ошибаться) и всегда предполагает (с большей или меньшей осознанностью) какую-то высшую инстанцию ответного понимания, которая может отодвигаться в разных направлениях. Каждый диалог происходит как бы на фоне ответного понимания незримо присутствующего "третьего", стоящего над всеми участниками диалога (партнёрами). (См. понимание фашистского застенка или "ада" у Т.Манна как абсолютную "неуслышанность", как абсолютное отсутствие "третьего").

Указанный "третий" вовсе не является чем-то мистическим или метафизическим (хотя при определённом миропонимании и может получить подобное выражение), - это конститутивный момент целого высказывания, который при более глубоком анализе может быть в нём обнаружен. Это вытекает из природы слова, которое всегда хочет быть услышанным, всегда ищет ответного понимания и не останавливается на ближайшем понимании и пробивается всё дальше и дальше (неограниченно).

Для слова (а следовательно, для человека) нет ничего страшнее безответности" [там же, с. 150].

"Однако выработка принципиально новых текстов требует иного механизма. <...> Можно было бы сформулировать простейшее условие этого вида семиозиса следующим образом: участвующие в нём субкультуры должны быть не изоморфны друг другу, но порознь изоморфны третьему элементу более высокого уровня, в систему которого они входят. <...> Это делает, с одной стороны, возможным обмен между этими системами, а, с другой, нетривиальную трансформацию сообщений в процессе их перемещения" [15].

Да-да, конечно, я понимаю, что опять большая цитата! Однако здесь просто невозможно обойтись ещё и без этого гениального наблюдения Гомбровича! Умоляю, послушайте, без него неполным будет наше представление об обобщённом количестве возможных адресатов... так это только современников (синхронический срез)! О будущих поколениях (срез диахронический) речи не идёт! Ибо тогда уже Демокриту будет сопоставлена "цифра Гомбровича" - условных два с половиной миллиарда, то есть того самого "иерархически более высокого третьего":

"Воскресенье

Демокрит... Сколько? Пишем: Демокрит, 400 000.
Св. Франциск Ассизский, 50 000 000.
Костюшко, 500 000 000.
Брамс, 1 000 000 000.
Гомбрович, 2 500 000 000.

Цифрами обозначен "человеческий горизонт" данного человека, т.е. как он в общих чертах представлял себе количество своих современников, как он ощущал себя; понятно, что как "одного из многих" - а из скольких многих? Цифирь я проставил, что называется, с потолка... но смею утверждать, что было бы весьма полезно все имена снабжать такой цифирью, чтобы знать не только имя, но и "размещение его в людях".

Это — "число" отдельного человека, его "количество". Понятно? Утверждаю, что до сих пор человек никогда не поднимал проблемы своего количества. Количество пока ещё не пропитало его в достаточной степени. Я человек. Да, человек, но один из многих. Из скольких? Быть одним из двух миллиардов не то же самое, что быть одним из двухсот тысяч.

В нас живёт одинокое самоощущение Адама. Наша философия - это философия адамов. Искусство - искусство адамов. Две вещи поражают меня, когда я задумываюсь над тем, как человек до сих пор выражался в искусстве; во-первых - что эта исповедь не распалась у него на две фазы, которые были бы фазами его жизни, - на восходящую (молодость) и нисходящую, и второе - что она оказалась недостаточно насыщенной количеством.

Вы можете возразить: во стольких романах, фильмах, поэмах, даже в симфониях и картинах появляются человеческая стихия, масса. Эпика! Да, такое бывает и в искусстве, известно это и психологии, и социологии, но всё это суть описания взгляда со стороны на человеческое стадо как на любое другое стадо или стаю. Мне мало того, что Гомер или Золя будут воспевать или описывать массу, что Маркс анализирует её, я хотел бы, чтобы в самом его голосе появилось нечто дающее понять, что один был одним из тысячи, а второй — одним из миллионов. Я хотел бы видеть их пронизанными количеством до самой сердцевины" [7].

Но и это ещё не всё... Создавая сообщение (начиная коммуникацию) - любой устный или письменный текст: вербальный, визуальный, музыкальный и т.д., адресант всегда вынужден становиться "больше себя", слушая себя не только со своего конца сообщения, а и с множества других: второго (расположенного по горизонтали) и третьего (расположенного по вертикали, более иерархически высокого), учитывая при этом всю эту множественность.

Он просто "обязан" заранее "проигрывать" всю коммуникативную ситуацию в целом, разрабатывая коммуникативную стратегию и тактику, как бы "перевоплощаясь" в своего собеседника/собеседников (в том числе иерархически более высокого третьего, то есть суммарных четвёртого, пятого, десятого... сотого... энного своего адресата), учитывая их особенности и "подстраиваясь" под них, усваивая их язык и осуществляя неисчислимые "акты перевода"... Таковы элементарные законы построения сообщения, автор которого "хочет быть услышанным", то есть более-менее адекватно понятым:

"Поскольку читатель может интерпретировать текст довольно свободно, то его интерпретация может противоречить намерению автора. Если писатель хочет, чтобы его намерения достигли цели, он должен контролировать декодирование самим закодированием, стараясь привлечь внимание читателя к тем элементам речевой цепи, которые кажутся ему важными, и сделать так, чтобы они не ускользнули даже при самом поверхностном чтении. А поскольку предсказуемость приводит к эллиптическому декодированию, важнейшие элементы должны быть предсказуемыми". <...> ... интенсивность восприятия должна соответствовать интенсивности сообщения. <...> ... субъективная оценка читателя вызывается какими-то стимулами, заключёнными в тексте" [23, с. 73-78].

В свою очередь, второй участник коммуникативного акта тоже проделывает все перечисленные семиотические операции, воздействуя на коммуникацию со своей стороны и таким образом изменяя (часто - радикальнейшим образом) коммуникативный рисунок...

Если же учесть ещё одну немаловажную (принципиальную) особенность нашей речевой деятельности, описанную Б.Гаспаровым (заметьте, я даже не предлагаю здесь вспоминать "чтение-письмо" Кристевой и "текст-интертекст" Барта! я даже рта не раскрываю об этом...), разговор о таких наименованиях для адресантов и адресатов, как "Я", "ТЫ" ("ОН, ОНА, ОНО, ОНИ...") можно вообще раз и навсегда прекратить. А по-прежнему сомневающимся предлагаю вспомнить одного купринского героя и попытаться оспорить моё утверждение о том, что в его случае автокоммуникация осуществлялась по типу "ОНИ - ОН". Потому что там герой рассказывал себе - о себе устами "ИХ" о "НЁМ"... (Вот возьмите, возьмите в руки книжечку! И перечитайте, если не верите. Забыли, где? Да в "Поединке" же...).

"Можно сказать, что основу нашей языковой деятельности составляет гигантский "цитатный фонд", восходящий ко всему нашему языковому опыту. Языковая память каждого говорящего формируется бесконечным множеством коммуникативных актов, реально пережитых и потенциально представимых. Каждая мысль, которую говорящий хочет выразить, уже при самом своём зарождении пробуждает этот цитатный мнемонический конгломерат, актуализирует некоторые его компоненты, которые почему-либо ассоциируются с образом зарождающейся мысли. Эти компоненты, в силу присущих им множественных ассоциативных связей, в свою очередь притягивают к себе другие языковые частицы, актуализируя их в сознании говорящего в качестве возможных ходов выражения его мысли. Говорящий субъект реализует некоторые из этих пробуждающихся в его сознании возможностей и оставляет в стороне другие, и каждое принимаемое им решение, каждый ход его языковой мысли вызывает новые волны ассоциативной индукции. Сама мысль, подлежащая выражению, приобретает всё более определённый образ, по мере того как она воплощается - в буквальном смысле этого слова - в этих конкретных, индуцируемых памятью говорящего и отбираемых им языковых ходах.

Конечный результат этого процесса - получившееся высказывание - представляет собой компромисс между тем, что говорящий "намеревался" высказать (но само это намерение становится для него образно ощутимой действительностью лишь в ходе языкового воплощения), и тем, что "получилось" в силу свойств использованного языкового материала. <...> Весь смысловой образ коммуникации непрерывно движется в сознании участников, всё время репроецируется и рефокусируется. Насколько получающиеся в ходе этих усилий результаты способны произвести впечатление отчётливостью своего смыслового образа, множественностью и глубиной пробуждаемых смысловых резонансов, - зависит от того, как нам удалось использовать различные мнемонические ресурсы, как "сыграли" мы на оказавшихся в нашем распоряжении (применительно к данной ситуации) мнемонических клавишах и жанровых и эмотивных педалях.

Замечательным свойством этих процессов является также то, что каждое предпринимаемое говорящим коммуникативное усилие, приводя в движение конгломерат его языкового опыта, тем самым изменяет, хотя бы незначительно, очертания и валентные свойства самого этого опыта как целого: появляются какие-то новые соединения (в свою очередь открывающие пути для дальнейших ассоциативных связей), какие-то уже известные соединения или ассоциации либо актуализируются и укрепляются в памяти, либо, напротив, бледнеют, расподобляются, отходят на задний план" [4, с. 105-115].

Фактически в каждом случае коммуникации присутствует ещё и непроизвольная, "фоновая" автокоммуникация, потому что на каждую коммуникацию по модели "Я" - "Другой" неминуемо накладывается "тень автокоммуникативности": каждый участвующий в разговоре слушает и слышит себя, то есть выступает в качестве автоадресата, и корректирует своё сообщение и его коды в зависимости ещё и от собственной реакции, а не только реакции собеседника.

И, естественно, наоборот.

Вообще надо сказать, что создание любого сообщения (участие в любом коммуникативном акте) - крайне опасное предприятие. Наверное, каждому из читающих эти строки знакомо то предчувствие внутреннего обморока, когда, только ещё открыв рот для какого-нибудь самого невинного высказывания, ты тут же оказываешься буквально на краю пропасти: настолько двусмысленным оказывается всё тобой произнесённое... В итоге ты перманентно пребываешь в состоянии шварцевской принцессы из "Голого короля", которой более опытные фрейлины постоянно твердили: "Умоляю вас, молчите, принцесса! Вы так невинны, что можете сказать совершенно страшные вещи..." Любое произнесённое тобой слово оказывается бахтински амбивалентным, то есть способным мгновенно утащить за собой на самое дно "смехового низа"... Особенно если собеседниками или слушателями у тебя оказываются ловкие "шифтеры", способные мгновенно уловить эту мерцающую двусмысленность, шлейф иной ситуации, след "чужого слова" и тут же "переключить" любую самую бесхитростную фразу, перевести её в насмешливые кривозеркальные миры...

"Поэт - издалека заводит речь. Поэта - далеко заводит речь" (Марина Цветаева).

("Слова и формы как аббревиатуры или представители высказываний, мировоззрений, точек зрения и т.п., действительных или возможных. Возможности и перспективы, заложенные в слове; они, в сущности, бесконечны". "При творческом отношении к языку безголосых, ничьих слов нет. В каждом слове – голоса, иногда бесконечно далёкие, безымянные, почти безличные (голоса лексических оттенков, стилей и пр.), почти неуловимые, и голоса близко, одновременно звучащие" [1, с. 142, 147]).

Чем иным, кроме как горькой насмешкой, на фоне всего рассказанного может смотреться вполне прямое и на первый взгляд правильное высказывание Ю.М.Лотмана?

"Итак, мы можем сделать вывод, что система человеческих коммуникаций может строиться двумя способами. В одном случае мы имеем дело с некоторой наперёд заданной информацией, которая перемещается от одного человека к другому, и константным в пределах всего акта коммуникации кодом. В другом речь идёт о возрастании информации, её трансформации, переформулировке, причём вводятся не новые сообщения, а новые коды, а принимающий и передающий совмещаются в одном лице. В процессе такой автокоммуникации происходит переформирование самой личности, с чем связан весьма широкий круг культурных функций от необходимого человеку в определённых типах культуры ощущения своего отдельного бытия до самопознания и аутопсихотерапии" [16].

Думаете, теперь всё? Не всё - а только начало...

Это присказка, не сказка, сказка будет впереди.

Жгут пятый. МЕСТО ДЛЯ УДАРА ГОЛОВОЙ

(очередной "маршруточный" афоризм - предостерегающая надпись над опасным дверным выступом)

Пришла пора поговорить и о самом сообщении (тексте).

О-о-о, заранее трепещу от необъятности темы и от невозможности "объять необъятное"...

Возьмём хотя бы такое расплывчатое понятие, как "информативность" текста. Ведь для того, чтобы выяснить, какие потери/приращения смысла происходят/не происходят в тексте, нужно знать хотя бы приблизительно, что это за фрукт и с чем его едят. Конечно, можно взяться за логарифмическую линейку, "разграфить" какой-нибудь текст на тематические, лексические, иные лингвистические или экстралингвистические поля, "разлинеить" смысл, извлечь или, наоборот, закопать глубоко в землю корни-корешки...

Однако не имеет пока смысла мудрить и рассматривать в микроскоп слона... Есть такое понятие, как элементарный здравый смысл и умение "определить на глазок" (в случае когда не нужны особо точные результаты). Ну например: если нам нужно определить уровень воды в ведре, нет нужды определять это с точностью до микрона. Можно просто заглянуть в ведро и сказать: полное (половина, четверть, треть, две трети) или пустое (на дне).

Подобным же образом филологи всегда поступали с так называемым анализом текста (в том числе и художественного).

Так вот, давно известным показателем "пустоты/полноты" "ведра" в лингвистике была одна из функций речевого акта - фатическая, или контактоустанавливающая.

Но прежде чем остановиться на её характеристике, сначала просто заглянем в одно из "вёдер". А на вас, уважаемые читатели, возлагается почётная обязанность экспертов: определить уровень его "заполненности" информацией (предупреждаю сразу: речь идёт не об извлекаемой нами смеховой информации, а об уровне передаваемой-воспринимаемой от адресанта к адресату).

"Интеллектуальная" игра на одном из областных коротковолновых радио.

Ведущая, бодрым звонким голосом:
- Поздравляю, Вы дозвонились на передачу "Элитарный клуб". Готовы ли Вы играть, мобилизовали ль Вы для этого все свои интеллектуальные способности?
Дозвонившийся игрок, немного подумав:
- Да...
Ведущая, счастливым тоном:
- Прекрасно! Итак, первый вопрос. Согласны ли Вы, что Зинаида Гиппиус - это поэтесса, жена писателя и философа Дмитрия Мережковского?
- Да.
- Вы уверены?
- Да.
- А знаете ли Вы, что Вы совершенно правильно ответили? А теперь у меня к Вам второй вопрос. А какой был псевдоним у Мережковского? Предлагаю Вам три варианта ответа: Сергей Есенин, Антон Крайний и Александр Блок.
- Александр Блок!

Ну что ж, играть так играть... Как говорится, против мэйнстрима не попрёшь.... Предлагаю читателям угадать, какая функция из шести выделенных Р.Якобсоном здесь реализуется? Точнее - сужая вопрос - референт(ив)ная или фатическая? Подсказка: первая (её ещё называют денотативной, номинативной, когнитивной, репрезентативной, последний термин принадлежит австрийскому психологу К.Бюлеру) - это функция обозначения объектов внеязыковой действительности, их свойств и существующих между ними отношений; вторая (контактоустанавливающая, термин введён британским этнографом Б.Малиновским) - функция создания "уз общности" путём простого обмена словами, функция проверки каналов связи ("Алло! Ты меня слышишь? - Слышу..." [25].

Иными словами, референт(ив)ная функция предполагает соотнесённость с референтом (грубо говоря, предметом разговора, а не грубо говоря - см. примечание*), фатическая же всего лишь "обслуживает процесс", и её абсолютно не волнует наличие этого самого "предмета разговора" - лишь бы контакт не прерывался, а уж о чём он - "не наше дело, господам виднее". Это такая как бы "телефонная барышня", соединяющая собеседников и следящая, чтобы не перепутались провода на линии. А уж что там они говорят друг другу, неважно: хоть бы и "дыр бул щил", нам-то какая разница? "На чужой роток не накинешь платок".

Классический пример - "разговор двух глухих" (кстати говоря, очень продуктивная модель юмора, но сейчас не об этом): "Куда ты, на охоту? - Да нет, на охоту! - А, на охоту... А я думал - на охоту...".

"Фатическая функция осуществляется посредством обмена ритуальными формулами, единственная цель которых - поддержание коммуникации".

"- Ладно! - сказал юноша. - Ладно! - сказала она. - Ладно, стало быть, так, - сказал он. - Cтало быть, так, - сказала она, - почему же нет? - Я думаю, стало быть, так, - сказал он, - то-то! - Ладно, - сказала она. - Ладно, - сказал он, - ладно" [25, с. 201].

Каждое утро, выгуливая своего Оську, я "имею" "форрестгамповский" диалог с 50-летним дворником, степенным бородачом, задержавшимся в психическом развитии где-то на уровне пяти лет. Раньше он жил с матерью и был полностью руководим ею в обыденной жизни, заслонён от контактов с миром - и прежде всего защищён от финансовых "отношений" с действительностью. Но время шло, мать умерла, и этот взрослый мужчина с детским сознанием был вынужден встраиваться в социум и усваивать какие-то модели поведения, обеспечивающие хотя бы минимальные "коммуникативные акты". Не знаю, о чём говорит этот бородатый ребёнок с остальными людьми, населяющими "вверенную ему территорию". Наш с ним диалог всегда один и тот же, он незыблем и надёжен, в нём не меняется ни единое слово (и я хорошо понимаю своего собеседника: поди-ка попробуй выйти за эти уютные пределы – сразу тебя поглотит хищная толстовская (татьянотолстовская) "ночь"!

Завидев меня с неудержимо влекущейся в "ночные пределы" (утром), отчаянно натягивающей поводок собакой, это большое дитя, этот некогда "гуляка праздный" (подростком и юношей он просто ходил по улицам нарядный и внимательный, изредка подбирая и принося домой цветочки, листики, щепочки, пустые флакончики и коробочки), вынужденный после смерти взрослого-защитника по мере вхождения в самостоятельную "трудовую жизнь" усваивать и соответствующие "речевые модули", приветливо улыбается и говорит светски-покровительственным тоном старшего (что физически, не психологически, - правда):

- Как его зовут?
- Осип.
- Это хорошо. Гулять вышли?
- Да...
- Правильно, правильно, молодцы... Ну, гуляйте!

И, благословлённые этим неподвижным, но добрым космосом, мы с Оськой отправляемся в свою хаотическую "ночь"... (Что всегда выглядит так: резкий рывок, неожиданно уносящий куда-то далеко вперёд мою руку, в целях сохранения которой остальные части тела вынуждены быстренько "подсуетиться" и устремиться в заданном рывком направлении).

Это ведь только детский (и собачий, да ещё художнический) "люд" нацелен на познание мира, на установление коммуникации, предполагающей "приращение смысла". Ибо даже уже кошкам всё заранее известно, и они сидят в (на) своих буддийских храмах-подоконниках и автомурлычут с закрытыми глазами... А случись им по архикрайней необходимости нечаянно выйти на контакт с враждебным "социумом" - они, подозрительно обнюхав неизвестный объект "актуального" мира и сразу же в ужасе "отвратившись" от него, возвращаются в родные виртуальные пределы и на всём обратном пути своём "к югу, северу, востоку и западу" долго и брезгливо отрясают его прах со всех четырёх лап...

Взрослые же преимущественно ориентированы на автокоммуникацию первого типа (по Лотману) - в том смысле, что стремятся закрыть наличествующую, раз и навсегда данную информацию от постороннего вторжения, не допустить её "утечки". И применяют для этого разнообразные "шифры" и "кодовые замки", "фатицизируют" коммуникацию, когнитивный, номинативный её аспект подменяя фатическим: "контакт? – есть контакт!", "алло, ты меня слышишь? – слышу...", "как дела? – нормально"... А подробный рассказ о том, как именно у тебя дела (новую информацию), классифицируют как занудство (см. анекдот на тему "кто такой зануда").

Известный пример - описанный в "Ревизоре" насыщенный "новой информацией" диалог Хлестакова с "Пушкиным":

"Хлестаков. С хорошенькими актрисами знаком. Я ведь тоже разные водевильчики... Литераторов часто вижу. С Пушкиным на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: "Ну что, брат Пушкин?" - "Да так, брат, - отвечает, бывало, - так как-то всё..." Большой оригинал".

"В книге "Человек за письменным столом" есть такая запись:

"Я с удивлением думаю о том, почему мне часто бывает так скучно разговаривать с NN. Недавно я догадалась: мы с ним вовсе не умеем разговаривать, хотя говорим много... Мы друг другу рассказываем. Я, например, об Институте истории искусств, он, например, о детстве... В конце каждый остается при своём рассказе, который он временно пустил в оборот. Тема разговора не возникает.

Тема разговора, в отличие от темы рассказа, собственно, не существует в природе и не имеет независимого бытия; она ничего не знает о своём ближайшем будущем".

В самом деле, разговор — это особый жанр, и Лидия Яковлевна всегда им интересовалась, записывала разговоры и комментировала их. Её замечательные психологические этюды известны. Но в них её занимал социальный аспект и социальная психология говорящих; механизмы поведения.

Есть такой разговор, особый тип, не то чтобы интимный — это не "разговоры на подушке" (pillow talk), как в "Прощай, оружие!" (их невозможно не вспомнить), — а взволнованный разговор с собеседником, к которому испытываешь интерес и доверие, разговор, требующий не только душевного участия, но и умственного напряжения. Кажется, он вышел из употребления. Люди разговаривают, в основном, в молодости; такой разговор, как у князя Андрея с Пьером на пароме или у Николеньки Иртеньева с Дмитрием Нехлюдовым, случается в ранней юности. А потом — обмен новостями, шуточками и вот — рассказы, дежурный набор которых имеется у каждого опытного человека и которые только препятствуют разговору, как заметила Лидия Яковлевна.

"Духовная жизнь изнашивается, и нерешённые вопросы перестают беспокоить. Оказывается, можно жить и в особенности умирать с нерешёнными вопросами. В молодости мы, к счастью, не знаем об этом".

Американский профессор, русский поэт Игорь Чиннов в одном из своих интервью сказал, что, если вы в Америке заговорите "об умном", вас сочтут сумасшедшим. Приехавший из Англии русский профессор жаловался, что всякая попытка за столом высказать серьёзную мысль натыкалась на иронию. Французский славист сетовал, что дома ему недостаёт русских разговоров "после полуночи". Сделаем скидку на зыбкость всякого обобщения и тут же признаемся, что не часто приходится вести захватывающий разговор — где бы то ни было.

Л.Я.Гинзбург замечательно владела этим архаическим жанром. Она не любила монологической речи и не только не избегала бесполезных "вечных вопросов", но наоборот: мы постоянно говорили с ней о вере, о любви, о смерти... Уходя, смеялись в передней, вспоминая: "Господа, что ж вы расходитесь, мы ещё не выяснили, есть Бог или нет".

"31.07.65. Дорогая Лена! Спасибо за хорошие стихи. Но настроение у Вас какое-то небодрое.

В Тарусе я с 23-го, просидела несколько дней лишних в Москве, так как за Серпуховом ливнем испортило дорогу <...>. Доставил меня в Тарусу Глеб Сер<геевич Семёнов> и на другой день (очаровав Оттенов) уехал.

Погода неровная, с дождями, но с большими просветами, когда очень хорошо.

Жилище у меня эксцентрическое. Оно состоит из полутёмной комнатки-каюты и собственной закрытой терраски, которая меня и соблазнила. Есть ещё столовая на большой хозяйской террасе и кабинет под яблоней в саду.

Под окном моей террасы бебекают две козы. Я решила было смириться (пора!) и брать впредь на лето путёвки. А всё же думаю о том, что для душевного отдыха козы более подходящее зрелище, чем писатели" [21].

"Когда взрослый человек отходит от молодости, ничто не в состоянии сдержать в нём растущей искусственности.

У взрослых людей общение — все равно с кем — происходит с помощью набора условных знаков, оно подобно телефонной связи, исключающей непосредственный контакт. Условный рефлекс — вот и весь секрет! Чтобы у павловской собаки текла слюна, ей не обязательно показывать мясо, достаточно дать звонок. Если вы хотите, чтобы они выказали восхищение, прочтите им стихотворение Кокто или покажите Сезанна — тотчас же восхитятся, у них это вызовет ассоциацию с прекрасным, у них потечёт слюна, если точнее — их руки начнут выделять аплодисменты.

В этом магическом мире, полном знаков, символов, лозунгов, ритуалов, церемоний, формул, жестов, со мной бывали поистине странные случаи.

О том, что в Париже трудно с говореньем, я прекрасно знал ещё до приезда туда, это было видно по их книгам, всё более и более лишавшимся языка... но я не полагал, что до такой степени трудно! На второй или третий день после завтрака с Брезой я оказался на ужине с парой писателей... полный предвкушения — ведь то были звёзды первой величины! Связанные с вступительной фазой, условные рефлексы проявились без задержки: приветствия, знаки вежливости, комплименты — пока разговор находился в рамках этого рефлекса, всё шло как по маслу; на рассказанный анекдот смеялся я, смеялись и они. Но в конце концов, утомлённый подопытными собаками, уже давясь ими, буквально взявшими меня за горло и пытавшимися перегрызть мне гортань, вывшими в беспрестанных муках своего qui pro quo, я захотел что-нибудь сказать... Боже милостивый, неужели грех мой так велик; я ведь просто сформулировал, с позволения сказать, мысль... о жизни или об искусстве... как это не раз случалось со мной в кафе "Фрегат", в Буэнос-Айресе. Воцарилась тишина. Они предались исключительно еде и молчали; молчание и еда заняли всё оставшееся время нашего симпозиума. Я обалдел: в чём, думаю, дело, не обиделись ли... но на следующий день я был на ужине у Владимира Вейдле и рассказал ему всё, на что он мне: а в Париже не разговаривают... в Париже говорят лишь затем, чтобы ничего не сказать... и привёл в качестве примера ежегодный банкет жюри Гонкуровской премии в одном весьма недурном ресторанчике, где говорили исключительно о блюдах, чтобы, не дай Бог, чего не сказать об искусстве...

Дело ясное, если мужчина загубит в себе юношу, где ему взять тогда хоть немного лёгкости, ту силу, которая смогла бы удержать его от постоянного прибавления в весе? То же самое и с ними: в их речь влезла какая-то безумная трудность — они, может, и хотели бы сказать что-нибудь, да не могут, слишком трудно, слишком глубоко, слишком высоко, слишком тонко... вот каждый молчанием и отделывается от трудности своей. На приёме у графини встречаю Бютора, говорю ему, что, мол, рад, что вместе будем в Берлине, что тогда всласть наговоримся-наспоримся, да вот хоть бы на тему nouveau roman franзais. На что вместо ответа вождь авангарда зычно рассмеялся. И был тот смех хоть и вежливым, но отстранённым, совершенно герметичным, смех банки сардин в пустыне Сахара... Боже милосердный!" [7].

[Что меня здесь ещё особо веселит и радует - это совпадения в оценке животного мира в смысле его коммуникативной успешности такими разными, но одинаково авторитетными для меня людьми (а что я Вам про Оську скажу чуть ниже и в самом конце статьи - так это предмет моей особой гордости: я к этому выводу пришла сама, независимо от великих мира сего... - Т.Б.].

Ещё примеры:

"Мы сидели в его заштатном магазинчике прямо на товаре и, разгорячившись, расчувствовавшись, говорили, - давно я уже не разговаривал ни с кем так откровенно.
- А ты думаешь, у меня... - говорил я.
- А у меня, ты думаешь... - говорил он. - Ты думаешь, мне легко?
- А мне? (В.Попов, "Две поездки в Москву").

Комизм ситуации здесь усугубляется ещё и тем фактом, что второй собеседник - англичанин и, вероятнее всего, русского языка не знает, точно так же, как и рассказчик - английского, следовательно, им достаточно затруднительно разговаривать "так откровенно"...

Процесс "обучения фатике" описан в сказке Евгения Шварца "Голый король".

"Первый министр (толпе). Хоть я и знаю, что вы самые верноподданные, но напоминаю вам: во дворце его величества рот открывать можно только для того, чтобы крикнуть "ура" или исполнить гимн. Поняли?
Толпа. Поняли.
Первый министр. Плохо поняли. Вы уже в королевском дворце. Как же вы вместо "ура" говорите что-то другое? А?
Толпа (сокрушённо). Ура.
Первый министр. Ведь король! Поймите: король - и вдруг так близко от вас. Он мудрый, он особенный! не такой, как другие люди. И этакое чудо природы - вдруг в двух шагах от вас. Удивительно! А?
Толпа (благоговейно). Ура. <...>
Толпа (рассудительно). Ура".

Наверное, в общих чертах пока всё. С какого конца ни возьмись, за какую ниточку ни потяни - выходит одно и то же. Ничем не отличается автокоммуникация от просто ком(м)уникации. Ни потерей-приращением смысла, ни участниками сообщения, ни разорванностью-целостностью "ткани" хронотопа...

Так, значит, и нет вовсе никакой разницы? Возможно, она только формальная? Попробуем разобраться...

Для чего перейдём к следующему жгуту.

Жгут шестой. В ТЁМНОЙ КОМНАТЕ ДВЕ ПАРЫ ГЛАЗ...

(текст эстрадной песни)

Вот и нашлось удобное местечко для того, чтобы объяснить первую часть названия моей статьи.

Извините, конечно, что так "рано", но уж когда пришлось... Законы построения текста суровы, и если он не захочет - ничего тебе в него в "неположенном месте" втиснуть не удастся...

А это всего лишь трикстерский парафраз, тень культурного героя, его брат-близнец... Эта безыскусная дурочкина песенка (текст которой хотя бы из чувства благодарности я помещаю полностью чуть ниже) - брат, точнее, сестра-близнец кибернетической теории "чёрного ящика".

Передоверю объяснение сути этой теории М.Ю.Лотману:

"Я остановлюсь только на одном примере глубинного воздействия идей Канта на формирование парадигмы тартуского структурализма. Центральная его категория – "текст" - не может быть адекватно понята вне кантовской эпистемологии. Текст - это "вещь в себе" [напоминаю, что более позднее, уточнённое толкование этого кантовского выражения – "вещь сама по себе" – Т.Б.] (Ding an sich). Следует отметить, что кантовская "вещь в себе" была вообще важна для становления методологии кибернетических исследований в 1950 – нач. 1960-х гг. Для исследования сложной системы был выработан метод "чёрного ящика": мы знаем, что поступает на вход системы и что получается на её выходе, но мы принципиально не можем заглянуть к ней внутрь" (примечание М.Ю.Лотмана: ср., например, Эшби У.Р. Введение в кибернетику. М., 1959 - Т.Б.) [14 , с. 216-217].

А вот что по этому же поводу говорит наша "сестра":

В тёмной комнате две пары глаз,
В тёмной комнате обрывки фраз,
В тёмной комнате сплетенье рук,
В тёмной комнате лишь сердца стук:
Стук, стук, стук.
Пробираясь в темноте,
Потихоньку, не спеша,
Прямо к северной звезде
Поднимается душа.
И засветится звезда:
Мои губы пригубя,
Ты найдёшь меня - когда
Я найду тебя.

Вот, значит, и программа наших действий очерчена, как всегда у эстрадных дурочек, ёмко, афористично, исчерпывающе - "из песни слова не выкинешь"... Ведь в чём состоит в данном случае моё преимущество? В том, что я именно в "тёмной комнате" и нахожусь! То бишь в ящике чёрном кибернетическом! И, несмотря на то, что там темно, всё же кое-что можно рассмотреть пристальным и - главное - заинтересованным взором... Ведь мне всё известно: и что на входе, и что внутри "ящика-комнаты", и что на вы... Впрочем, о выходе пока помолчим.

Итак, мне предстоит нырнуть в глубокий омут автокоммуникации этаким сталкером с грязным каким-то обрывком на шее и походить по её илистому дну, глядя "широко закрытыми глазами", а потом всплыть лёгкой соломинкой к милым своим читателям - и протянуть им на ладони чёрный жемчуг своих наблюдений...

В огромном омуте прозрачно и темно,
И томное окно белеет.
А сердце - отчего так медленно оно
И так упорно тяжелеет?

То - всею тяжестью оно идет ко дну,
Соскучившись по милом иле,
То - как соломинка, минуя глубину,
Наверх всплывает без усилий.

С притворной нежностью у изголовья стой
И сам себя всю жизнь баюкай,
Как небылицею, своей томись тоской
И ласков будь с надменной скукой.
1910

Ну и, стало быть, благословясь... Ныряем! А жгут у нас в этот раз - "в аккурат" тот самый сталкерский грязный обрывок на шее. То ли бинтик, а то ли гоголевская "верёвочка" (лишь бы не "привет от Муму" - но это я ёрничаю от страха)... Ну, пошёл же, ради бога...

Жгут седьмой. МНЕ С КАЖДЫМ ДНЁМ ДЫШАТЬ ВСЁ ТЯЖЕЛЕЕ, или ДО ЧЕГО ЖЕ Я УСТАЛ - САМ СЕБЯ ЗАКОЛЕБАЛ

(в первом случае Осип Мандельштам,
во втором - одна из эстрадных "дурочек")

Первое, что я замечаю на дне своего "огромного омута": большинство моих собеседников - мертвы... Потому что мир текста (конечно же, прав Сергей Зенкин, имя этому бездонному омуту - бесконечно богатый смыслами Текст!) - это прежде всего царство теней.

Но здесь душа моя вступает,
Как Персефона, в лёгкий круг;
И в царстве мёртвых не бывает
Прелестных, загорелых рук...

Этот "лёгкий круг", "хоровод теней" образован душами великих поэтов, мыслителей, художников, музыкантов многих эпох...

"Уж сколько их упало в эту бездну, разверзтую вдали"...

И "моя" автокоммуникация (учитывая всё ранее сказанное об амбивалентности адресантов и адресатов в коммуникативном акте любого типа, условимся, что есть всё же некая - не вполне выясненная - "данность", называемая "Я") заключается в том, что - в отсутствие адекватного общения с живыми (о причинах - потом!) - сознание оказывается буквально перенаселённым великими мёртвыми. Это огромная "коммунальная квартира", на первый взгляд кажущаяся беспроблемным симбиозом: я управляю ими как хочу - и они, покорные моим "орудийным приказам", являются тотчас, как Сивка-Бурка, вещая каурка: "стань передо мной, как лист перед травой!". Они являются тут же и, послушные, тихие, но не безмолвные, вступают со мной в диалог...

В свою очередь, они "ведут меня по жизни", подсказывая ласково: "а вот сюда уже не ходи, я там был, мёд-пиво пил... не понравилось мне!":

Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле.

И от лености или со скуки
Все поверили, так и живут:
Ждут свиданий, боятся разлуки
И любовные песни поют.

Но иным открывается тайна,
И почиет на них тишина...
Я на это наткнулась случайно
И с тех пор всё как будто больна. (1)

Или, наоборот, говорят: "вот туда, в эту комнату, можешь заглянуть. Не бери только ничего в руки - запачкаешься!":

Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты...
Опомнимся - но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там. (2)

..............................

Ночи без любимого - и ночи
С нелюбимым, и большие звёзды
Над горячей головой, и руки,
Простирающиеся к Тому -
Кто от века не был - и не будет,
Кто не может быть - и должен быть...
И слеза ребёнка по герою,
И слеза героя по ребёнку,
И большие каменные горы
На груди того, кто должен - вниз...

Знаю всё, что было, всё, что будет,
Знаю всю глухонемую тайну,
Что на тёмном, на косноязычном
Языке людском зовётся - Жизнь. (3)

В минуты плача моего ласково гладят по голове и утешают: "ничего, потерпи, все там будем.... мы-то уже тут, и ничего, не пропали...":

Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья! (4)

.................................................

И ещё набухнут почки,
Брызнет зелени побег,
Но разбит твой позвоночник,
Мой прекрасный жалкий век!
И с бессмысленной улыбкой
Вспять глядишь, жесток и слаб,
Словно зверь, когда-то гибкий,
На следы своих же лап. (5)

В минуты радости - взгляды свои прячут, отворачиваются, чтобы собачий восторг мне не сбить, - но я ведь замечаю это их смущение краешком сознания и... останавливаю радостное нарезание кругов с ботинком в зубах:

Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит -
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоём
Предполагаем жить, и глядь - как раз умрём... (6)

Предательство войдёт ласковым ножом в сердце - тут как тут они опять, мои преданные (но не предающие) "сивки-бурки, вещие каурки", с утешением великим:

Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет.

Сердце в будущем живёт;
Настоящее уныло:
Всё мгновенно, всё пройдёт;
Что пройдёт, то будет мило. (7)

......................

Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи ещё хоть четверть века -
Всё будет так. Исхода нет.

Умрёшь - начнёшь опять сначала,
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь. (8)

Но пора и назвать их (а то вдруг кто из читателей не догадался), сначала "корифеев", являвшихся "на свист" "сивками" да "бурками", а потом и всех участников "хора".

"Корифеи и корифейки": Анна Ахматова (1), Александр Пушкин (2, 4, 6, 7), Марина Цветаева (3), Осип Мандельштам (5), Александр Блок (8)...

А вот и "хоры слабые теней" - более полная "версия" (а раньше была как бы "демо"). В литературе: Мандельштам, Пушкин, Гоголь, Чернышевский, Чехов, Блок, Ахматова, Цветаева, Анненский, Пастернак, Хлебников, Заболоцкий, Олейников, Хармс, Арсений Тарковский, Державин, Ломоносов, Вяземский, Апухтин, Батюшков, Грибоедов, Жуковский, Некрасов, Гончаров, Лесков, Владимир Одоевский, Александр Островский, Писемский, Прутков, Тургенев, Салтыков-Щедрин, Вересаев, Горький, Дорошевич, Ардов, Зощенко, Мариенгоф, Саша Чёрный, Булгаков, Шварц, Сельвинский, Бунин, Коровин, Сигизмунд Кржижановский, Радищев, Фонвизин, Паустовский, древнерусская литература, "Слово о полку Игореве" - просто "Слово" и в переводе Заболоцкого, Коцюбинский, Нечуй-Левицкий, Остап Вишня, Яцкив, Зеров, Шевченко, Леся Украинка, Стефаник, Бажан, Рыльский, Тычина, Сосюра, Мирный, Семенко, Антоненко-Давидович; в музыке: Моцарт, Бах, Гендель, Пёрселл, Рамо, Винченцо Беллини, Боккерини, Россини, Альбинони, Корелли, Виотти, Каччини, Перголези, Скарлатти, Гальярдо, Куперен, Люлли, Джеминиани, Бёрд, Локателли, Телеман(н), Доницетти, Верди, Вивальди, Глинка, Фомин, Березовский, Бортнянский, Шостакович, Рахманинов, Бриттен, Шёнберг, Брамс, Сати; в живописи: Чайльд Хассам (Чайлд Хэссэм), Фредерик Карл Фризеке, Уильям Меррит Чейз, Хогарт, Федотов, Древний Египет, Китай, Япония, древнерусская книжная миниатюра, персидская миниатюра, лубочная живопись всех народов, "малые голландцы", наивная живопись (Руссо, Примаченко, Генералич, Пиросмана(и)швили, Эдвард Хикс), Клее, примитивная народная икона; Россетти, Берн Джонс, Симоне Мартини, Дуччо ди Буонинсенья, Дюрер, Кранах, Брейгель Старший, Вермеер, Босх, Джованни Беллини, Хокусай, Хиросиге, Поленов, Гольбейн, Кустодиев, Добужинский, Модильяни, Ван Гог, Гоген, Матисс, Дега, Тулуз-Лотрек, Сезанн, Пикассо, Брак, Сёра, Писсарро, Климт, Терборх, Мане, Моне, Ренуар, Коро, Фрагонар, Кандинский, Нарбут, Альберт Мур, Сэр Лоренс Альма-Тадема, Гейнсборо, Фёдор Толстой, Шарден, Боннар, Ватто, Пуссен, Тициан, Сомов, Врубель, Ван Дейк, Ван Эйк, Бакст, Гойя, Леонардо да Винчи, Нестеров, Петров-Водкин, Шагал, Малевич, модернисты и постмодернисты всех мастей; в кино: Бунюэль, Эйзенштейн, Андрей Тарковский, Вертов, Параджанов, Ромм, Жак Тати, Бергман, Висконти, Хичкок, Феллини, Кеслёвский, Уайлдер, Чаплин, Куросава, Алан Рудольф... В науке: Лотман, Бахтин, Лидия Гинзбург, Тынянов, Реформатский, Якобсон, Потебня, Соссюр, Леви-Стросс, Лурия, Выготский, Козинцев, Эйзенштейн... Мандельштам (sic!), Флоренский, Розанов (sic!), Вернадский, Циолковский, Пропп, Фрейд, Веселовский, А.Лосев, Эйхенбаум, Вайнрайх (Вейнрейх), Вит(т)генштейн, Поливанов, Бенвенист, Греймас, Карцевский, Сепир, Уорф, Соломия Павлычко, Галина Васильевна Степанова...

А сколько ещё (к великому счастью) ныне здравствующих учёных, писателей, поэтов, художников, знакомых лично и не знакомых, всем своим существом близких или отдельными мыслями/произведениями, незримо присутствует в моём сознании... А сколько ушедших в "милые тени" родных, друзей, знакомых, не подпадающих ни под одну из "вышеперечисленных категорий"! Как, например, моя бабушка, Жмаева Мария Ивановна, в девичестве Попова, - человек чрезвычайной лингвистической одарённости, несмотря на то, что ходила в школу всего три осени - всякий раз до наступления холодов и до окончательного поступления в няньки девяти лет от роду (а "первое поступление" случилось в семь лет)... Это был неисчерпаемый кладезь всяческих остроумных речений, пословиц и поговорок, сказок и присказок, убийственно точных характеристик... Если подсчитать удельный вес её "словарного присутствия" в моём сознании - никакой Мандельштам не сравнится... "Как тот говорил: "жизнь - она шшакотливая!.." "Правильно собачка какает, да неправильно кладёт" [посреди дороги]. "Дай бог всё знать, да не всё делать"... "И вроде не дурак, но и умные не такие"... "У маленького человечка [ребёнка] весь ум в кучечку собран - вот ему и хватает на всё тело. А этот телом вырос, а умом нет - вот весь-то ум у него по большому телу и распределился, на всё не хватает"... "Жалко тебе давать - не давай вовсе. А решил дать - людям надо отдать лучшее, а себе оставить что похуже"... "Образование без воспитания"... "Лучше недоученный, чем переученный"... "Слабая да беззащитная - еле от десятерых отгавкалась"... "Мамушка, а где же наш батюшка? - О, ваш отец теперь алигент: в парикмахерскую бриться поехал..."... "Понял, Ванюшка? - Понял, батюшка! - А что ж ты понял, Ванюшка? - А ничего, батюшка..."... "Курский соловей: встретились курянин и запорожец. Курянин и спрашивает: - У вас какой соловейчик? - У нас маленький, как воробейчик... - О, а у нас-то соловьишша: сам чёрнишшай, нос у него длиннишшай, как сяде на дерево, как запоеть: "Кар-р-р-ррр!"..."Не по хорошему мил, а по милу хорош"... "Удивляюсь я: до чего же умные люди в правительстве сидят! Ну так всё умеют продумать, чтобы любой закон только во вред народу шёл..."... "Всякая власть хорошая - пока она тебя не трогает"... . "Не бей мово Кирюху!", "Это тебе не соль нужна, это тебе мой Фёдый нужен!...", "Кума, скажи мне, а я - вот те крест - никому не скажу... кроме базара!"... "Умница: на дворе задумается, а..."...

Я список кораблей прочёл до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся... -

а ведь не до середины вовсе "списочек"-то я вам представила... И тысячной части всего не будет... При всей филологической изощрённости - не дано простому смертному "эксплицировать" всё содержание своей памяти и сознания, "вспомнить всех поимённо". А если ещё учесть, что по мере приближения к зрелости человек меняет предпочтения, а главное - начинает потихоньку выполнять рекомендации Достоевского-Фёдор-Михалыча: "широк человек - сузить надо"...

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся.

Как журавлиный клин в чужие рубежи, -
На головах царей божественная пена, -
Куда плывёте вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?

И море, и Гомер - всё движется любовью.
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
И море чёрное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью.
1915

ч... с... ш... чш-ш-ш... тс-с-с...

Потому что ведь есть ещё и Библия (как чудовищно-прекрасный, великий и ужасный супермегатекст всех мыслимых и немыслимых текстов), есть и умопостигаемо-непостигаемый фатический вопрос покруче всех гамлетовских, вместе взятых: "который час? - половина седьмого"...

Нет, не луна, а светлый циферблат
Сияет мне - и чем я виноват,
Что слабых звёзд я осязаю млечность?
И Батюшкова мне противна спесь:
Который час? Его спросили здесь,
А он ответил любопытным: вечность.
1912

"Открылась бездна, звезд полна, звездам числа нет, бездне - дна"...

Ведь есть ещё безымянные "чужие слова", потерявшие своих авторов где-то "на пыльных тропинках далёких планет" моей памяти (ведь кому-то же надо попадать в безымянные жертвы? не могут же абсолютно все стоять на авансцене сознания и не могут, заламывая руки, петь в ярких лучах софитов: "Ты вернёшься на зелёные луга..." - всем места не хватит на этом празднике жизни!).

Есть цитаты "с именем": "и ветер уносит шум листьев и праздников" (Арагон), "у нас осень, дождик шумит, ветер шумит, лес шумит - шумно, а скучно" (Пушкин - Плетнёву), "Время - мельница с крылом Опускает за селом Месяц маятником в рожь Лить часов незримый дождь. Время - мельница с крылом. Этот дождик с сонмом стрел В тучах дом мой завертел, Синий подкосил цветок, Золотой примял песок..." (Есенин), "В Ялте чудесная погода, только ни к селу, ни к городу вот уже два дня идёт дождь, стало грязно и приходится надевать калоши. По стенам от сырости ползают сколопендры, в саду прыгают жабы и молодые крокодилы" (Чехов - Книппер), "Как эта глупая луна на этом глупом небосклоне", "На свете счастья нет, но есть покой и воля", "Что в имени тебе моём? Оно умрёт, как шум печальный Волны, плеснувшей в берег дальный, Как звук ночной в лесу глухом... Оно на памятном листке Оставит мёртвый след, подобный Узору надписи надгробной На непонятном языке. Но в день печали, в тишине Произнеси его, тоскуя, Скажи - есть память обо мне, Есть в мире сердце, где живу я" (Пушкин, кто ж ещё?), "Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев и барская любовь", "Шёл в комнату - попал в другую..", "Собрать бы книги все да сжечь", "Нельзя ли для прогулок..." ("отгадайте!"), "Когда судьба по следу шла за нами, Как сумасшедший с бритвою в руке" (Тарковский), "Входите все. Во внутренних покоях Завета нет", "В голубой далёкой спаленке Твой ребёнок опочил. Тихо вылез карлик маленький И часы остановил", "Барка жизни встала На большой мели", "Они давно меня томили...", "Миры летят. Года летят. Пустая Вселенная глядит в нас мраком глаз. А ты, душа, усталая, глухая, О счастии твердишь - который раз?" (всё Блок), "Если у тебя есть фонтан... - если на клетке со слоном увидишь надпись буйвол... - бди! - гони её хоть в дверь..." (Прутков), "Я научился вам, блаженные слова: Ленор, Соломинка, Лигейя, Серафита", "А мог бы жизнь просвистать скворцом, Заесть ореховым пирогом, да, видно, нельзя никак... ", "Жизнь упала, как зарница, Как в стакан воды ресница. Изолгавшись на корню, Никого я не виню... ", "Ты красок себе пожелала - И выхватил лапой своей Рисующий лев из пенала С полдюжины карандашей ", "Я пью за военные астры, за всё, чем корили меня, За барскую шубу, за астму, за желчь петербургского дня. За музыку сосен савойских, Полей Елисейских бензин, За розу в кабине рольс-ройса и масло парижских картин..." (Мандельштам, ах, конечно же, Мандельштам...)...

Есть и вовсе неясные тени - что-то там глухо ворочается в темноте сознания: "И медленный день, как в соломе проснувшийся вол, На стогнах, шершавых от долгого сна, шевелится"...

А есть ещё и очаровательно-непревзойдённые тексты эстрадно-рублёвских "дурочек", и бесхитростные Николки (об этом - дальше) - рекламные слованчики, и бесконечная видеопродукция по TV, и просто шутки прохожих на улице...

... Например, по поводу зимнего одеяния моего Оськи. Однажды улыбнулась мне редкая удача. Каждому исследователю знаком тот сладостный момент, когда он долго бьётся-бьётся над какой-нибудь проблемой - ну никак! И вдруг - всегда абсолютно неожиданно! яркой вспышкой-озарением! подарком судьбы! - приходит решение... Вот так и со мной было. У такс ведь нет подшёрстка, и они мёрзнут даже в квартире (ну, дома этот вопрос решается легко: шасть под одеяло - и ноу проблэм!). А с наступлением холодов этот же самый вопрос на улице встаёт ребром. И вот, мучимая проблемой - как связать или сшить Оське зимнюю одёжку (и после двух неудачных попыток создать собственную кустарную "модель": и вечно мне мешал некий орган, непоправимо закрываемый любым из изобретаемых вариантов, что приводило животное в состояние фрустрации, если не в полный ступор), - я зашла в "сэконд хэнд". Думаю, может, детский свитерок или комбинезончик какой приспособить? Перебираю сосредоточенно вязаные детские кофточки, брючки (может, из штанины чехол какой исхитриться пошить? - усиленно соображаю, активизируя все свои жалкие познания в области кройки и шитья). Как вдруг слышу странный диалог двух женщин:

- Что это такое?
- Шапка, наверное?
- А зачем тогда отверстия, для глаз, что ли?
- А может, это "хомут" такой - хочешь, на голову надевай, хочешь - на шею?
- А зачем тогда петли? И опять же отверстия?

Подхожу, заинтересовавшись, и - о чудо - вижу, что вот оно, долгожданное решение моей мучительной проблемы!

"Эврика!" - вскричала радостно я. - Да ведь это одёжка для моей таксы!" А женщины, потрясённо: "Вот чёртовы капиталисты... Даже для собак одежду придумали! Причём по породам... Вот уже с жиру бесятся... У нас и для людей такого сервиса не найдёшь...". (Думаю себе, критикуйте-критикуйте, а уж я как довольна этими "проклятыми капиталистами", столь блистательно разрешившими мой неразрешимый гамлетовский вопрос, - прямо всех бы их так и расцеловала за этот "чехольчик", а особенно прочувствованно - милого хозяина той сердобольной таксы, которая передала свой считай новенький костюмчик (ну, может, разочек-то и надела всего) моему Осюше в "сэконд лапы" из заморских своих-то далей...).

Копеек шестьдесят (трояк российскими) заплатила (на вес) за чудесную фирменную вещь: чистая шерсть, Китай (всё чин чинарём, с "лейблом" даже: "Made in China"). Вязаный зелёный воротничок, вязаные зелёненькие рукавчики для передних лап, а петли - для задних, чтобы свобода для отправления нужд всяческих была... Никакой орган не лишний, всё предусмотрено. А главное - "мексиканская" такая расцветочка в основной части одеяния: яркие, разноцветные ромбы-звёзды: белые, жёлтые, красные, черные - короче, "вырвиглаз"!

И вот мы в холодное время года выходим с Оськой на улицы родного города с двумя целями - справить нужды свои разнообразные и одновременно поднять народонаселению настроение...

Разные, конечно, бывают реакции. Некоторые люди, завидев ещё издали этот сияющий разноцветными звёздами коротколапый баульчик с важно покачивающимся парадно поднятым хвостом, сгибаются пополам от хохота на расстоянии 5-10 метров от нас... Другие только сдержанно улыбаются (в лицо), а сгибаются уже потом, за нашей спиной (такие просто тактичные люди). Третьи же попадаются настолько бывалые, что оказываются в состоянии ещё и комментировать... То предлагают мне на коньки становиться или в санки Оську запрягать (да зачем мне все эти глупые приспособления? - я и так прекрасно еду себе в ботинках, влекомая по гололёду или утоптанному снегу маленькой, но сильной собачкой - мускулы у них такие мощные, по породе: они вдвоём-втроём барсука могут в норе завалить - а мне с барсуком не тягаться...). То укоряют за недоукомплектованность собаки сапогами, шапкой и перчатками. То требуют себе со скандалом "такой же точно свитерок" (девочка лет пяти - с требованием к своей матери при виде Оськиного "свитерка"). А то и задумываются над экзистенциальными глубинами (мужик лет шестидесяти: "И шо, вы пид оцэ спэциально собаку пидбыралы?" ["И что, вы под это специально собаку подбирали?"]).

(Да не забыла я, не забыла! Помню, просто некуда пока было "засунуть" объяснение непонятных слов. Фрустрация - "негативное психическое состояние, обусловленное невозможностью удовлетворения тех или иных потребностей" - "Словарь психических терминов", сетевая версия; ступор - от лат. оцепенелость, неподвижность, состояние обездвиженности и молчания; симптом психических болезней. Больной не реагирует ни на происходящее вокруг, ни на боль, не отвечает на вопросы, отказывается от еды, застывает в одной позе" - Большая советская энциклопедия, тоже сетевая версия).

Вот потому весь этот "беспроблемный симбиоз" на деле оборачивается интертекстуальной катастрофой: чужие слова, накапливаясь, выталкивают из тебя "исходную" личность. Они парализуют твоё собственное творчество, ибо ими - "хорами теней" - уже не только всё сказано, прочувствовано и пережито... Они заведомо знают всё, что ты захочешь сказать, да что там сказать, на это время нужно, - а только помыслишь подумать, - ведь контакт с душами ушедших в иные миры происходит непосредственно, без "медиумов" и "медиаторов"... Зачем ещё что-то там корябать по бумаге, по клаве стучать, на сервер файлы пересылать, сабжи и мессаги мылить - стоит только извилинами шевельнуть чуток, крохотный нейрончик активизировать - и сигнал мгновенно дошёл до всей "группы адресатов"... И даже адресок заветный - "на деревню дедушке" - писать нигде не надо, письмишко-то само уходит, ввинчиваясь в небеса, и сразу попадает куда следует...

И потому, вступая в коммуникативные акты с живыми, отказываясь от фатики (в поисках референта; да и те, кто привык слушать высококачественные фонозаписи шедевров... тут я было разлетелась по привычке в отступление, да вовремя спохватилась, что не выбраться мне из этого бесконечного плетева, потому вынесла в примечание, которое поместила, щадя читателей, не в конец статьи, а туточки, поблизости...), привыкнув к глубинному полноценному общению с мёртвыми, ты оказываешься в положении той самой глубоководной рыбы, вытащенной на сушу и разрываемой "разницей давлений" между предлагаемой фатичностью ситуации и множественностью референциально соотнесённых "амбивалентных", "поливалентных" и просто "валентных" внутренних смыслов...

[Вот оно, недописанное отступление: ... те, кто привык слушать высококачественные фонозаписи шедевров, поймут меня, мучительно вжимающуюся в зрительское кресло при попытках какой-нибудь живой Виолетты или Азучены-Имоджены-Памины вскарабкаться туда, куда - я знаю - ей никогда не вскарабкаться без "подпихивания под зад" хотя бы партнёром - это если партнёр оказывается сильным... и не спасает даже наслаждение "живой" музыкой, когда вместо того, чтобы безбоязненно парить вместе с солисткой над "безднами", приходится то и дело мысленно-эмоционально-сопереживательно страховать бедняжку своими внутренними "верёвками", и бояться вместе с ней очередного "подъёма", и вместе же больно шмякаться одновременно и той частью тела, на которой обычно сидят в кресле, и ушами о дно глубокой пропасти, отделяющей милую реальную певицу от какой-нибудь виртуальной "фонозаписевой" Мерилин Хорн, Беверли Силлз, Ренаты Скотто, Джесси Норман, Джоан Сазерленд, Марии Каллас, Монтсеррат Кабалье и прочих "нереальных" "божественных", "царственных", "несравненных"... Или в случае с шедеврами живописи: согласитесь, что гораздо безопаснее - себе "дешевле" - рассматривать высококачественные репродукции из наиболее полно и со вкусом составленных альбомов, чем при встрече с дышащим "живой аурой" произведением - стоя перед ним на гудящих ногах, иногда обутых в приводящие в состояние фрустрации или ступора тапки - нет, та-а-апищи!.. - ощущать за спиной взгляд грозной пифии, Медузы Горгоны Смотрительницы, готовой оперативно расстроить все твои самые чудовищные планы - например, если ты замыслишь в порыве эстетического исступления кинуться с ножом или кислотой на какой-нибудь беззащитный шедевр... Ибо кроме неё защитить шедевр грудью некому - эти творцы такие беспечные: "А Матисс и Ван Гог Распивали грог, Светотени свои плели..." - как совершенно правильно поётся в одной дурочкино-рублёвской песенке. Ведь пока они там наплетут свои светотени - тут бог знает что содеяться может... А на остальных творцов так и вовсе никакой надежды: эти-то хоть ещё хорошо устроились, плетут светотени в полное себе удовольствие, да ещё и грогом пробавляются... А другим вообще не до жиру, быть бы живу: "Пикассо и Дали Были на мели, Продавали свои холсты..." Где уж тут за порядком уследить?].

И вот вместо того, чтобы легко и грациозно перебежать по джонкам через всю ширину смысловой реки, ты вдруг тормозишь и начинаешь тщательно выбирать для следующего прыжка самую крупную или близко расположенную джонку, а тебя подхватывает и начинает глупо вертеть вокруг твоей собственной оси течение, и ты, беспомощно или даже затравленно озираясь, пытаешься найти-вспомнить ту заветную джонку, на которой удастся как можно скорее "спастись бегством" - вернуться на свой берег и затаиться там глубоко в родном иле:

"Вообразите нечто понятое, схваченное, вырванное из мрака, на языке, добровольно и охотно забытом тотчас после того, как совершился проясняющий акт понимания-исполнения...

В поэзии важно только исполняющее понимание - отнюдь не пассивное, не воспроизводящее и не пересказывающее. Семантическая удовлетворённость равна чувству исполненного приказа.

Смысловые волны-сигналы исчезают, исполнив свою работу: чем они сильнее, тем уступчивее, тем менее склонны задерживаться.

Иначе неизбежен долбёж, вколачиванье готовых гвоздей, именуемых "культурно-поэтическими" образами.

Внешняя, поясняющая образность несовместима с орудийностью.

Качество поэзии определяется быстротой и решимостью, с которой она внедряет свои исполнительские замыслы-приказы в безорудийную, словарную, чисто количественную природу словообразования. Надо перебежать через всю ширину реки, загромождённой подвижными и разноустремлёнными китайскими джонками, - так создаётся смысл поэтической речи [и смысл автокоммуникации - Т.Б.]. Его, как маршрут, нельзя восстановить при помощи опроса лодочников: они не расскажут, как и почему мы перепрыгивали с джонки на джонку" (выделено мной - Т.Б.) [19, с. 215].

И потому отныне прямая твоя дорожка - с противоположного берега (от живого адресата) - к просто "положному" берегу (к себе, адресанту): из фено-текста в гено-текст...

По языковой "железной" логике (то есть грамматической) - с противоположного берега на заположный, то есть запредельный. "Обратно в крепь родник журчит Цепочкой, пеночкой и речью"...

(Простите, увлеклась. Объясняю чужими словами: "фено-текст, по Кристевой, есть готовый, твёрдый, иерархически организованный, структурированный семиотический продукт, обладающий вполне устойчивым смыслом. "Фено-тексты" - это реально существующие фразы естественного языка, это различные типы дискурса, это любые словесные произведения, воплощающие определённую субъективную интенцию и выполняющие инструментальную функцию: они предназначены для прямого воздействия на партнёров по коммуникации. Структурная семиотика как раз и занимается формализацией, классификацией и т.п. систем, образованных фено-текстами. Фено-текст, однако, - это всего лишь авансцена семиотического объекта; за ним скрывается "вторая сцена", где происходит интенсивная семиотическая работа по производству фено-текстового смысла. Эту "вторую сцену" Ю.Кристева и назвала гено-текстом. Гено-текст - это суверенное царство "различения", где нет центра и периферии, нет субъектности, нет коммуникативного задания; это неструктурированная смысловая множественность, обретающая структурную упорядоченность лишь на уровне фено-текста, это своеобразный "культурный раствор", кристаллизирующийся в фено-тексте. Бартовское понятие "произведение" в целом соответствует "фено-тексту" у Кристевой, а "текст" - кристевскому "гено-тексту" [13, с. 38]).

Так что же делать? Куда ж нам плыть?

Жгут восьмой. И НЕ ОСПОРИВАЙ ГЛУПЦА...

Читать статью дальше

Примечание

* Тут для ясности необходимо "затемнение": в лингвистике принято различать денотат и референт как две стадии или степени обобщённости отражения в сознании носителя языка или (уже) участника коммуникативного акта какого-то "предмета" (причём под предметом понимается и такой, который нельзя пощупать, понюхать или полизать, - но это так, к слову). Если представить себе некую ситуацию, когда мы видим нечто и это нечто отражается в нашем сознании, то оно отражается там весьма странно и по крайней мере двойственно, если уже не множественно (наука-то идёт вперёд). Например, вы, любезный мой читатель, в данный момент читаете мою статью, глядя в экран монитора или на распечатанную страницу, и именно они отражаются в вашем сознании как референт, - а на мою долю остаётся, пялясь сейчас в монитор своего компа и "видя" его в своём мозгу как референт, лишь воображать себе бесчисленные ваши мониторы, разбросанные географически, временно (ибо я пишу эти строки 8 декабря 2002 года в девять часов двадцать одну минуту по киевскому времени, а вы когда? и главное, где стоит этот ваш монитор?), то есть мысленно произвести (не бойтесь, не специально, это наш мозг делает автоматически, иначе пропасть бы мне месяца на два, отдав всё время на подсчитывание ваших мониторов и ещё месяца четыре на их "обобщение", а если задуматься поглубже, то зачем мне это понадобилось бы?) операцию второго уровня обобщения и отразить в своём сознании некую обобщённую совокупность мониторов-референтов, оставив всего лишь два-три важных для опознания предмета признака, все остальные ваши мониторные дюймы, разрешения, цветопередачи, наклеечки разные - фирменные и "развлекательно-владельческие", типа там фигурок зверюшек, девушек, остроумных надписей и проч. оставляя за скобками... В свою очередь, вы, читая сейчас это моё длинное, но необходимое учащейся аудитории пояснение, "купились" сейчас на мою приманку и, читая множество раз слово "монитор", "отражали" его в своём сознании как денотат, потому что своего монитора-референта вы как раз и не видели, вчитываясь в мои длиннющие синтаксические конструкции и автоматически актуализируя в своём сознании обобщённую совокупность всех упоминаемых мною мониторов (вот видите, а вы этого и не заметили благодаря устройству человеческой психики и языка/речи, ведь правда, это совсем не утомительно и не больно - акт референции и денотации?)...

Библиографическая справка

1. Бахтин М.М. Заметки к неосуществлённому труду. Проблема текста. Опыт философского анализа // Вопросы литературы. – 1976. - № 10. – С. 122-151.

2. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М.: Искусство, 1979.

3. Ганжа Р. Простые движенья.

4. Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. - М.: Новое литературное обозрение, 1996.

5. Гинзбург Л.Я. Из старых записей. 1920-1930-е годы // Гинзбург Л.Я. Литература в поисках реальности. - Л.: Советский писатель, 1987.

6. Гомбрович В. Из "Дневника".

7. Гомбрович В. Из "Дневника".

8. Горный Е.А. Программа семинара "Интернет как средство автокоммуникации" (тема заявлена в Сети, указаны место и дата проведения: Москва, 28 февраля 2001 г.).

9. Для вас, жінки. Календар відривний. 2003. – Донецьк: АТ "Вид-во "Донеччина", 2002.

10. Зенкин С. Филологическая иллюзия и её будущность.

11. Киносита Т. По поводу загадочных слов Татьяны Онегину в сцене последней их встречи.

12. Колотаев В.А. Модель автокоммуникации в романе А.Платонова "Чевенгур" (анализ устной формы письма Копенкина Дванову с точки зрения автокоммуникации) / Исследования по художественному тексту: Материалы 3-х Саратовских чтений по художественному тексту. - Саратов, 1994.

13. Косиков Г. Ролан Барт – семиолог, литературовед // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. – М.: Издательская группа "Прогресс", "Универс", 1994.

14. Лотман М.Ю. За текстом: заметки о философском фоне тартуской семиотики (Статья первая) // Лотмановский сборник. Т. 1. – М.: Изд-во "ИЦ-Гарант", 1995.

15. Лотман Ю.М. Семиосфера.

16. Лотман Ю.М. Автокоммуникация: "Я" и "Другой" как адресаты // Внутри мыслящих миров. - М., 1999.

17. Лотман Ю.М. Культура и взрыв // Лотман Ю. М. Семиосфера. – С.-Петербург: "Искусство–СПБ", 2000.

18. Мамардашвили M.K., Пятигорский А.М. Метатеоретическое введение о сознании (Сфера сознания) // Мамардашвили M.K., Пятигорский А.М. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке.

19. Мандельштам О.Э. Разговор о Данте // Мандельштам О.Э. Сочинения. В 2-х т. Т. 2. Проза. Сост. и подготовка текста С.Аверинцева и П.Нерлера; Коммент. П.Нерлера. - М.: Художественная литература, 1990.

20. Московско-тартуская семиотическая школа. История, воспоминания, размышления. - М.: Школа "Языки русской культуры", 1998.

21. Невзглядова Е. Разговоры с Л.Я.Гинзбург; Кумпан Е. Вспоминая Лидию Яковлевну.

22. Пелевин В. Чапаев и Пустота. – М.: Вагриус, 1998.

23. Риффатер М. Критерии стилистического анализа // Новое в зарубежной лингвистике. – вып. IХ "Лингвостилистика". – М.: Прогресс, 1980.

24. Семенова Л.Н. Лотман и евразийство.

25. Якобсон Р. Лингвистика и поэтика // Структурализм: "За" и "против". Сб. статей. М: Прогресс, 1975.

Читать статью дальше

Вернуться к началу

Тамара Борисова