"Искусство
заключается в том, чтобы посредством наипростейших
средств выразить наисложнейшие. Оно –
высшая форма экономии".
Андрей
Платонов
Вы
любите лежать на траве, смотреть в небо, и НЕ ДУМАТЬ?.. Вы знаете,
о чем вы НЕ ДУМАЕТЕ?..
Если
хотите посмотреть – взгляните на "картинки" Александра Калинина.
Их у нас так и зовут: просто, бесхитростно – "картинки". А как
их еще можно назвать?.. Безнатужные, легкие и внезапные, как
порыв ветра. Здесь нет потрясений сердца, напряжений тела: просто
зыбкие облака, мерцающие берега, крадущиеся сумерки. Сюжеты
покорны и придвинуты к краю моря. "Если лечь на землю – трава
будет высокая...", - говорит Калинин: вот эта странная трава
– отдельные былинки, лик мудрости настолько простой, что вычерчивается
одной линией.
На
берегу реки
Дохлой
рыбешкой
Лежит
листва ракит.
Осень...
(Здесь
и далее – стихи А.А. Калинина)
У
нас все знают Калинина. У нас – это на Дальнем Востоке, в отделении
Академии наук. 29 лет отдал он нашей газете "ДВ ученый". Сделал
ее, был главным редактором, главным мотором и рабочей лошадкой,
дизайнером и посредником... Он множественен: в газете появляется
под псевдонимами. Он ворчлив,
и иногда капризен: новые поколения редакторов не всегда находят
с ним язык. Он совершенно несердит, совершенно бескорыстен и
совершенно подвижен: как солнце, появляется на горизонте, уходит
и снова приходит, в вечном "обходе" своих "больных" – ученых,
которых мучает постоянными просьбами: пишите, пишите...
Мало
кто знает, что он бывает другой: молчаливый. Вернее, молчаливый
снаружи и звучащий внутри. Мало кто видел его "картинки" – маленькие
личные молчания, уединенные в сердце. Молчания – потому что
все его СЛОВА отданы другим, там, в журналистских очерках, эссе,
бесчисленных хрониках, сообщениях, размышлениях, тревожных,
настойчивых, напряженных, иногда задушевных, но всегда чистых,
лишенных ВСЯКОЙ пошлости, хоть и рождающихся в трудной жизни
смутного времени. Там, где бесчисленные герои его очерков двигаются
как товарищи – не сливаясь, но и не далеко, чтобы не забыть
друг друга. Вот это главное ощущение от его работы: НЕ ЗАБЫТЬ
– как бы не забыть людей, которые делают науку. И в этом незабвении
– все увлечения этих людей, ликов становятся не напрасны, оправданны,
взаимны своей объединяющей работой, которая, собственно говоря,
называется "творчеством".
"Интенсивное
рисование у меня началось с 1988 года, когда меня сместили с
"главного": летучки были страшно скучными, а ручка рисовала
сама... Все вокруг думали, что я записываю", - смеется Александр
Алексеевич. А знаете, чем эти "картинки" нарисованы? Простой
шариковой ручкой, щелкающей разноцветными стерженьками. Правда,
есть и карандашики – "когда паста в стержне кончалась..." Просто,
как правда, как первоначальная тишина.
Здесь,
освобожденный от мучительства ума над словом, скрывшись от вычитки
бесконечных "полос", он появляется один под беззащитными небесами
- заодно с приморскими горами, обрывами, крышами, кудрявыми
сопками, мысами, косами, камнями, гальками...
Галька
на берегу Даубихе,
Как
яйца птиц – разных оттенков и величины.
Летом
она жгла нам подошвы.
А
сейчас я сижу на бревне у воды.
Мои
ноги в ботинках,
А
тело завернуто в плащ.
И
галька холодная, как мертвец.
"Я
родился в многодетной семье потомственных крестьян – последний,
нежданный сын... До семи лет мы жили в деревне на Брянщине,
в которой сейчас из 120 дворов осталось всего два дома... И
у меня осталась одна, прожигающая мечта: хочу по памяти нарисовать
всю мою деревню...".
Его
горе жизни, все приобретенное и забытое счастье ничтожно по
сравнению с невозможностью этой мечты: все жители ТОЙ деревни
исчезли в мутной обыденности, растворились в беспощадном времени...
Вот
и остается: слушать через открытое окно гудки кораблей и песни
нового, чужого века.
Александр
Калинин. Автопортрет
Посьет
Ломанные
улочки Посьета
Вонзились
в мое сердце.
Ржавыми
гвоздями из посьетских заборов
Я
распят на косе Чурхадо.
Шесть
гвоздей – по числу скал:
По
гвоздю – в ноги,
По
гвоздю – в руки,
Гвоздь
– в живот
И
гвоздь в сердце.
Самый
большой и самый ржавый.
Когда
заходило солнце –
Толстая
леди Тонька
Срывала
рукою толстой
Белый
чехол с глаза
маленького циклопа,
И
глаз мигал, воспаленный,
По
тридцать раз в минуту
Всю
ночь до восхода солнца,
Которое
поднималось
Косматое,
чем-то злое –
Осматривать
злые скалы
Из-за
плешивого мыса,
Названного
мыс Краббе.
А
днем этот глаз был не нужен,
И
та же толстая Тонька
Своею
толстой рукою
Воспаленный
глаз закрывала –
За
ночь безумно уставший –
Чехлом
белизны больничной...
Ах,
какие заборы в Посьете!
Сети
крепкие, смоляные,
Юность
всю пронырявшие в море,
Ловившие
палтусов и пеленгасов.
Одряхлели,
ненужными стали
В
этом чудном и вольном море.
Стали
вдруг ловить мелкую живность:
Кур,
гусей и прочую ересь.
О
кошмар! Кошмар, ветераны!
Но
всё это – странно! – мило:
Заборы,
и скалы, и бухта,
И
остров Черкавского странный –
Как
будто стожок сена,
И
твердая берега отмель –
Беги
хоть семь километров,
И
резь в глазах от соленой
Звездной
посьетской воды.
А
больше нравилась пустошь
И
та нагая свобода,
Которой
нет повседневно –
Вот
чахнем мы отчего!
Там
– пей молоко Субботки,
Лазай
по черным скалам,
Купайся
в соленых брызгах,
Валяйся
на белых песках...
Ах,
разве все перескажешь?
Что
было – уже не оплачешь.
Ах,
лучше б скорее в дорогу!
Скорее
поедем в Посьет!
(Сочинено
в прошлом веке, в августе месяце 67-го года, по дороге из Посьета
в пресловутый город Арсеньев, в районе хасанского села Занадворовка
неким Калининым)
Александр
Калинин. Посьет
Анна
Беликович
Посмотреть
другие "картинки"
Прочитать
статью Тамары Борисовой