Новелла "У цыганок" известного румынского писателя, ученого-мифолога Мирча Элиаде - о том, как существуют, распадаясь, сужаясь, сжимаясь и растягиваясь, параллельные мифомиры; о смещенных в реальности и ирреальности хронотопах. Обычный и житейский эпизод (один из тех, которые в жизни главного героя исправно повторяются три раза в неделю): поездка в трамвае по определенному маршруту (на уроки - домой - на уроки - домой) - разворачивается в полихронотопную парадигму. Невинное воспоминание о былой молодости, о несбывшейся, прекрасной любви не просто относит на мгновение героя в мир мифологизированного прошлого, оно вырывает его из действительности и оставляет на целых 12 лет в несбывшейся мечте - ирреальности: уносит пролеткой в какое-то начало ("Так начинается...").
Текст новеллы строится по принципу "кольцевого маршрута", спирально развернутого в определенных хронотопах.
Первый, внешний, реальный путь очерчивается действительным миром, распадающимся хронологически на "до-случившегося" и "после-случившегося", между которыми - 12 лет. Действие происходит:
в трамвае,
в жару,
в кругу пассажиров,
общающихся между собой,
в состоянии обнаружения главным героем потери портфеля, поиска денег на проезд.
Рассмотрим все элементы "кольцевого" "трамвайно-временного маршрута".
О трамвае нам известно, что это обычный городской трамвай, следующий по своему маршруту (известны остановки, все знают, куда едут), придерживающийся своего графика (его ждут в определенное время), в нем есть кондуктор. Трамвай совершает свой незатейливый маршрут без каких-либо приключений. Но вот одно не зависящее от пассажиров обстоятельство создает некий ореол таинственности вокруг обычного трамвайного маршрута: остановка, в простонародье именуемая "у цыганок", вызывает смятение, волнение, и даже замешательство у пассажиров. Необычность, "инаковость" этой остановки подчеркивается даже ее другой "климатической" атмосферой.
Если весь город (а следовательно - и трамвай, он ведь атрибут реального мира) заряжен нестерпимой жарой, то остановка (о которой пассажиры то судачат, то многозначительно помалкивают, то восклицают, перемигиваясь друг с другом) дышит прохладой орехового сада. Зной, расползшийся по городу (в "раскаленный трамвай", на пассажиров, ищущих отдушину в распахнутых окнах, на Гаврилеску, по карманам которого разбросано множество мокрых от пота платков), заволакивает даже мысли пассажиров трамвая: задыхающиеся пассажиры цепляются за спасительные воспоминания о полковнике Лоуренсе, так как "В самом деле жарко. Но образованный человек все переносит легче" (только и всего). На самом же деле воспоминание отнюдь не безобидное, оно напрямую связано с состоянием жары и потери реальности (в такой духоте): полковника Лоуренса в Аравийской пустыне тоже встретил зной: "Зной ударил его по темени, ударил его, как сабля...".
Сад же олицетворяет собой спасение от зноя: "деревья грецких орехов дают тень", поэтому он является центральным объектом трамвайных разговоров.
Пассажиры в трамвае - "всех мастей": М. Элиаде словно подобрал по одному образцу от каждой "масти": старик (который со своей стариковской экспрессивностью то время от времени выкрикивает "Позор! Безобразие!", то брезгливо отворачивается, красноречиво демонстрируя свое отношение к теме завязавшегося разговора), "кто-то из соседей", "другой пассажир" (проявляющие интерес уточнениями, дополнениями, поддакиваниями), какая-то женщина (также эмоционально, но молча реагирующая на "выходки" пассажиров, а точнее - Гаврилеску). Безликость едущих подчеркивает "стереотипную" "семантику" пассажиров: "кто-то", "весь вагон" (не важно кто, никому нет дела, это ни к чему: все собрались в одном месте, в общественном транспорте, в трамвае, по надобности).
Потому и общение в трамвае носит характер а) деловых взаимоотношений (приобретение билетов и связанные с ним фразы об остановках, деньгах); б) реплик, поддерживающих затронутую Гаврилеску тему "жары - полковника Лоуренса - тенистых садов - цыганок".
Именно вокруг Гаврилеску (единственного пассажира, имеющего имя) и разворачиваются действия, как дуновение ветерка, вносящие оживление в "застоявшуюся" ("засидевшуюся") трамвайную атмосферу:
Гаврилеску подолгу ищет деньги за проезд (в первый раз он все-таки находит в кармане банкноту, во второй - расплачивается не теми, старыми, деньгами - отсчитывает меньше, чем нужно, - добавляет еще пять лей, чтоб "не высадили", ведь "трамвай подорожал года три-четыре назад");
Гаврилеску вспоминает о потерянном портфеле (вернее, оставленном в доме ученицы), с трудом соображает и не может осознать перемены, произошедшие якобы в течение дня (на самом-то деле между его первой и второй поездкой проходит 12 лет, в то время как он думает, что полдня (был день: "около трех", потом - вечер: "стемнело").
Итак, трамвайный хронотоп дублируется (те же, в принципе: остановка; опять зной, жарища; пассажиры; разговоры; то же замешательство Гаврилеску, не могущего отыскать бумажник, и связанные с ним открытия). В первом варианте "трамвайного пути" Гаврилеску теряет реальную вещь - чемодан (в котором - жизненно важные для него рукописи, партитуры, ноты и прочее): во втором же герой не может собрать воедино осколки услышанного и открытого им в трамвае - он утрачивает чувство реальности. И мучительно пытается понять, что же все-таки происходит (ведь прошло-то несколько часов! ведь он еще утром покупал билет - за 5 лей! ведь еще утром все только и судачили что о цыганках, а вечером - это уже неприлично, с одной стороны, и с другой - о них пишут в газетах!). - Невдомек же заблудившемуся во времени, что прошло ни много ни мало 12 лет!
Лабиринты времени выстроены в ирреальных полихронотопах, связанных с таинственной остановкой у тенистого орехового сада. И именно в них суждено блуждать по иронии судьбы сошедшему не на своей остановке ("Почтовая таможня") пассажиру. Именно во временных лабиринтах ему пришлось затеряться на долгих 12 лет ("какой длинный день!" - произнесет в изнеможении уже вернувшийся "оттуда" Гаврилеску, так и не узнав, на сколько времени растянулся его "обычный" день).
Мир ирреального хронотопа даже внешне имеет фантастические, сказочные очертания:
1. Разворачивается он в сказочном локусе: дворец, сад со старыми ореховыми деревьями. Переход в другой мир (из реальных душных будней в сказку) был сопряжен с пограничным состоянием: усталостью, изнеможением, потерей памяти и - внезапным озарением: "А ну припомни, Гаврилеску, напряги память. Где это было?" - "И вдруг вспомнил: это было в Шарлоттенбурге...". И - начался путь: туда, в прошлое (или в нечто, похожее на прошлое?). Переход в оазис прохлады был вневременной, мгновенный: "будто вдруг неведомая сила перенесла его в горный лес". Одновременно он похож на сонное забытье: "старуха разглядывала Гаврилеску с любопытством, будто ожидая, когда он проснется".
Кроме прохлады, благодаря которой место "всего метрах в ста от остановки" казалось "самым настоящим оазисом", сказочный локус имел свой специфический запах: "горький запах - будто кто-то растер между пальцами лист грецкого ореха". Далее появится "чуть приметный экзотический аромат духов". Легкость, присущая всему: начиная от аромата - речей девушек, их танцев, движений - и заканчивая игрой и течением времени, настолько значима, что привычный городской шум - врывающийся из реальности - режет ухо и сердце: "Где-то на улице проезжал трамвай. И его металлический грохот показался Гаврилеску таким невыносимым, что он поднес руку ко лбу".
Характерно, что вмешательство реального мира будет носить и дальше характер: 1) чего-то резкого, надрывного ("звяканье", "лязг"); 2) неживого (металлического), а значит - неприемлемого; 3) нежелательного, ненужного (подносит руку ко лбу, как будто пытается защититься, уберечься или - вспомнить!); 4) далекого, откуда-то доносящегося ("издалека донеслось", "где-то на улице"). Реальный мир отзывается металлическим стоном трамвая. Для Гаврилеску он является неестественным, лишним в сказочном, фантастичном панхронотопе.
2. Ирреальный хронотоп имеет форму спиралевидного лабиринта: пространство, "границы которого терялись в полумраке", перетекает в "другую комнату", которая от беспорядка зеркал и ширм вертится вокруг. Помещение, "озаренное таинственным светом", заполненное "странной формы большими и маленькими зеркалами", за счет ширм раздвигалось то в коридоры, то в какие-то комнаты, опять переходящие в "извилистый коридор": "Комната была странная, с низким неровным потолком, ее волнистые стены то исчезали, то вновь возникали из темноты".
Да и сама ширма (которая, казалось, "никогда не кончится") превращается в лабиринт, затягивающий и сдавливающий. Поиск выхода из этого пространства-лабиринта приводил лишь к тому, что "какие-то предметы попадались на пути, но что именно, отгадать было трудно: наткнешься на сундучок, а ощупаешь получше - гигантская тыква, наподобие головы, завернутая в шали...". Да и сам занавес "словно запеленал его" - ирреальный атрибут модифицируется в ирреальный артефакт.
Размытое в полумраке помещение раздвигает и временные границы, создавая иллюзию молодости. Иллюзорность выстроившегося хронотопа подтверждается на лексико-семантическом уровне текста: начиная от "занавесок", "ширм", "штор", "ковров", "стен", "перин" и заканчивая антифактивным колоративом "странный, мистический свет". Иллюзорность маркируется также многократно повторяющимся "будто" ("будто снова был молод"). Кроме того, погружение в этот хронотоп носит характер стихийности, мгновенности: "И тогда, в то самое мгновение, он вдруг почувствовал прилив счастья...".
Ирреальный хронотоп материализует забытое воспоминание: "Хильдегард! Я не думал о ней вот уже 20 лет". Материализация происходит благодаря магическому напитку, усиливающему иллюзию вернувшегося прошлого и ослабляющему ощущение реальности. Этим напитком в тексте является кофе (в отличие от воды, утоляющей жажду): после каждого глотка горячего кофе Гаврилеску восклицал: "Пить хочется!", и жажда еще больше усиливалась. О дурманящем действии кофе еще у ворот сада предупреждала его девушка, т. е. уже на самой границе перехода миров.
В итоге ирреальный хронотоп затягивает Гаврилеску, распахивая дверь прошлого: несбывшаяся мечта через 20 лет сбывается в другом мире. Ирреальный мир распутывает прошлое, в котором "затерялся" Гаврилеску, и развязывает все узлы.
Юлия Вишницкая
На главную страницу 
"История с географией"
Параллели и меридианы