"И Я
ВЫХОЖУ
ИЗ ПРОСТРАНСТВА..."
(графический цикл Евгения Вишневского "Библия в архетипах)
Однажды в гостевой книге "Зеленой лампы" появилась странная лаконичная
запись: "Библия в архетипах". И адрес сайта.
На черном, как непроглядная ночь, фоне сайта таинственно серебрились
многофигурные и "многодетальные" картинки, и в них шла какая-то
загадочная, сложно расчисленная жизнь. В авторском комментарии
(тоже предельно лаконичном) белыми буквами по черному полю сообщалось,
что перед нами - "параллельно рисованная Библия".
.
Так значит, все эти зубчатые колеса, эти остовы-крючья, заклепки,
эти волокнистые стебли-лучи, суставчатые перекладины и конечности,
туго натянутые струны-нервы, "кимвалы бряцающие", игольчатые
позвонки, колесницы-лестницы, трогательно-робкие человечки-эмбрионы,
томящиеся в тюремной очереди внутри логарифмической линейки,
все эти прорехи-карманы в живой плоти, хранящие (хоронящие?)
до поры до времени тоже нечто живое-микроскопическое, быки с
египетски-прекрасными глазами, озабоченные птицы-птеродактили
- все это Библия, рассказанная другим, не словесным языком?
"В начале было Слово" - не словом?
Лишь далеко на океане-море,
На белом камне, посредине вод,
Сияет книга в золотом уборе,
Лучами упираясь в небосвод.
Та книга выпала из некой грозной тучи,
Все буквы в ней цветами проросли,
И
в ней написана рукой судеб могучей
Вся правда сокровенная земли...
Итак,
нам предстояла задачка не из легких (вполне сюжет из сюрреалистического
сна): прочитать книгу, составляя слова не из букв, а из каких-то
диковинных цветов - архетипов. И опять оказался прав Николай
Заболоцкий:
Но семь на ней повешено печатей,
И
семь зверей ту книгу стерегут,
И
велено до той поры молчать ей,
Пока печати в бездну не спадут.
А
ночь горит над тихою землею,
Дрожащим светом залиты поля,
И
высоко плывут над головою
Туманные ночные тополя...
То
же мучительное чувство, что и во сне: всматриваешься, пытаешься
понять - а смысл ускользает в зыбком тумане, изображение распадается,
множится... Но ведь если перед нами архетипы, текст, написанный
"языком символического примитивизма, самым доступным и простым
для восприятия большинства людей независимо от национальной
и социальной принадлежности" (авторский комментарий), тогда почему этот текст оказывается
таким герметичным, закрытым, не поддающимся мгновенной расшифровке?
Образ твой, мучительный и зыбкий,
Я
не мог в тумане осязать.
"Господи!" - сказал я по ошибке,
Сам того не думая сказать.
Божье имя, как большая птица,
Вылетело из моей груди!
Впереди густой туман клубится,
И
пустая клетка позади...
"Клеткой" оказалась авторская установка, заданный автором "вектор"
для читательского восприятия. Велено было нам читать Библию
в архетипах - мы и стали, как послушные ученики, искать заданный
смысл. И только получив право на ошибку (признаваемое лишь за
поэтами), смогли открыть дверцу и выпустить на волю птицу-смысл.
"Право
на ошибку" (на отклонение векторной оси) нужно признать прежде
всего за самим художником Евгением Вишневским, чему подтверждение
- два его письма, разделенных временным отрезком в несколько
месяцев. Начинается первое из них "правильно", серьезно: "Суть
того, что я делаю. Свои рисунки я расцениваю прежде всего как
"иную манеру письма", где вместо букв, слов - предметы, символы.
Каждая картинка - отдельно взятая новелла, каждая новелла привязана
к Библии, потому что я считаю Библию универсальной книгой, в
которой закодировано общее значение человека". И вдруг маленькая,
едва заметная трещинка, "прорешка", "кармашек", разрез в стройном
теле логических рассуждений: "Библия - это маленькая часть какого-то
отдельного энергетического, неведомого мне потока..........
" Эти ровно десять точек вместо троеточия и приводят к "ошибке"
- отклонению в сторону смысла во втором письме: "творчество
в последнее время я понимаю как игру, которая интересна только
мне и которая "не учит" никого другого. Игра. Игра в "бога",
творца, художника... Те, кому это нравится, присоединяются к
моей игре, так чуть-чуть меняется мир. Все это придуманные "иллюзии".
Оправдание бессмысленности жизни".
Дверца
открылась, птица взмахнула крыльями..........
Потому
что, как выяснилось, "архетипы" и "символические примитивы"
не живут в нас в виде разрозненного набора атомов. Простейшие
смыслы в нашем сознании структурированы, иерархически организованы,
как периодическая система элементов Менделеева (по отношению
к разным типам культур это заметил Леви-Стросс). И, например,
моя личная "система элементов" - это "таблица Мандельштама".
А применительно к графике Вишневского ключевым, "архетипическим"
оказался для меня мандельштамовский цикл "Восьмистишия".
Это
прежде всего одиннадцатое (последнее) стихотворение цикла:
И я выхожу из пространства
В запущенный сад величин
И мнимое рву постоянство
И самосознанье причин.
И твой, бесконечность, учебник
Читаю один, без людей, -
Безлиственный, дикий лечебник,
Задачник огромных корней.
Некоторые элементы этой "периодической системы" таковы.
ПРОСТРАНСТВО
Пространство у Евгения Вишневского - это "пространство наоборот".
Он не томится в замкнутом пространстве, стремясь "на волю".
Мир, в котором он пребывает "в обыденной жизни", - изначально
пуст и бессмыслен ("безмыслен"): "Много рисую. Чувствую, закончу
(в карандаше - 7 работ) - наступит опять пустота. Не люблю это
состояние"; "Сейчас я художник "одной" картинки, т.е. начинаю
новую - забываю все, что было до, и делаю ее как единственную"
(еще из писем). Эту пустоту нужно заполнить: наполнить предметами,
явлениями, событиями - смыслом. Но вот что интересно: процесс
наполнения смыслом "двояконаправлен". Вначале идет заполнение
пространства картины ... "пустотой": хаосом, дисгармонией, "сором
жизни". Это основное, "нежилое" пространство. Здесь муки, страдания,
острые углы, позвонки и кости, разрезы и казни, здесь цифры
и линейки-тюрьмы, здесь маленькие, жалкие, "типовые" человечки
(как рисовые зернышки), мучимые и гонимые "бедные люди", "униженные
и оскорбленные" "колесики и винтики".
И вот где-то "посредине" этого мира, или вверху, а иной раз и в уголочке,
"с краешку", вдруг выгораживается пространство смысла: возникает
оазис, кокон, нечто круглое, гармоничное, завершенное. Туго
натянутые струны-стебли, но какой-то "текстильной" фактуры:
то ли колесные спицы, то ли мощные лучи - потоки плотного света,
то ли мандельштамовская "ковровая ткань" ("поэтическая речь
есть ковровая ткань, имеющая множество текстильных основ, отличающихся
друг от друга только в исполнительской окраске, только в партитуре
постоянно изменяющегося приказа орудийной сигнализации" - это
из его "Разговора о Данте"). И в этом шелковисто-лучистом, "ковровом"
коконе - фигура певца-музыканта, с лучезарно-прекрасными глазами,
устремленными в юдоль слез...
В игольчатых чумных бокалах
Мы пьем наважденье причин,
Касаемся крючьями малых,
Как легкая смерть, величин.
И там, где сцепились бирюльки,
Ребенок молчанье хранит,
Большая вселенная в люльке
У маленькой вечности спит.
(10-е восьмистишие)
ЧИСЛА
Библию
действительно можно назвать "запущенным садом величин". Или
логарифмической линейкой, бегунок которой неустанно скользит
во времени и пространстве и мерит-считает, пересчитывает-перемеряет...
Дома и храмы измеряет аршинами и локтями, ведет длинные подробные
списки имен предков и потомков, тщательно фиксирует количество
прожитых ими лет, считает годы скитаний и ожиданий, регламентирует
пищу, не пренебрегая деталями, пристально всматриваясь в чешуйки
и копыта чистых и нечистых рыб и животных... "Цифирью" заполнены
почти все книги Ветхого Завета: Бытие, Исход, Левит, Числа,
Второзаконие... "Чрез семь дней воды потопа пришли на землю.
В шестисотый год жизни Ноевой, во вторый месяц, в семнадцатый день
месяца, в сей день разверзлись все источники великой бездны,
и окна небесные отворились; И лился на землю дождь сорок дней и сорок ночей" (Бытие).
"И возьми пшеничной муки и испеки из ней двенадцать хлебов;
и в каждом хлебе должны быть две десятых ефы. И положи их в
два ряда, по шести в ряд, на чистом столе пред Господом" (Левит)
.
Наверное, поэтому логарифмическая линейка - один из константных символов
Евгения Вишневского. Только его "задачник огромных корней" находится
на рисовом зернышке, на срезе человеческого волоса. А еще точнее,
с еще большим увеличением, - на срезе клетки. Это обостренное
зрение - от первой профессии: Евгений - биолог. Касается "крючьями
малых, Как легкая смерть, величин"...
СМЕРТЬ
"Интересно, когда я стал много читать об этом, я столкнулся с очень
частым абсолютным "попаданием". Сначала меня это даже напугало,
потом я "отпустил себя в поток". Пример. Кролик, бросающий белые
шарики. Я "писал" это еще до Библии, когда "делал" смерть, потом
у африканцев нашел полное соответствие (у Фрэзера). Африка,
кролик, шарики, смерть - и во мне непонятно откуда это "знание"
(Евгений Вишневский).
"Не
бессмертны ни человек, ни атом, ни электрон. Бессмертна и все
более блаженна лишь материя - тот таинственный материал, который
мы никак не можем уловить в его окончательном и простейшем виде.
Вот
мне и кажется, что вы говорите о блаженстве не нас самих, а
о блаженстве нашего материала в других, более совершенных организациях
будущего. Все дело, очевидно, в том, как понимает и чувствует
себя человек. Вы, очевидно, очень ясно и твердо чувствуете себя
государством атомов. Мы же, ваши корреспонденты, не можем отрешиться
от взгляда на себя как на нечто единое и неделимое. Ведь одно
дело - знать, а другое - чувствовать. <...> А чувствование
себя государством есть, очевидно, новое завоевание человеческого
гения"
(Из
письма Н.А.Заболоцкого К.Э.Циолковскому от 18 января 1932 года).
АТОМЫ
"Допускаю, что атом, попадая в организм извне, проникается жизнью
этого организма и начинает думать, что он живет в этом организме
с самого зачатия. Но ведь эта же картина произойдет с каждым
из моих атомов; они войдут в состав различных организмов и проникнутся
их жизнью, забыв о жизни в моем теле, - точно так же, как сейчас
они не помнят о своих предыдущих существованиях.
Наконец, и самый атом не есть неделимая частица. Он - тоже организация
более мелких частиц. Последние, надо думать, в свою очередь
состоят из более мелких и т.д."
(Из
того же письма Н.А.Заболоцкого К.Э.Циолковскому).
"Библия
- ген (один из множества) "сверхразума" - сначала делалась хронологически
и последовательно, потом по "приходам", независимым от меня.
Просто внутри "проявлялась" черно-белая "фотография", которую
без особого труда, иногда с удовольствием, иногда нет - нужно
было перенести на бумагу. Я никогда не "сочинял" картинку".
"... в "ощущении Мира" и его восприятии нет конкретных личностей,
которые повлияли на меня <...> ... это не личности, это
некоторые пласты прошлых культур, как египетские иероглифы,
настенные изображения индейцев Центральной Америки, примитивное
искусство австралийских аборигенов и забытая, но удивительная
культура древних китайцев, писавших тексты картинками. Если
говорить о личностях - то, к чему я периодически возвращаюсь
и смотрю (подзаряжаюсь): Босх (который меня поражает масштабностью);
Брейгель (старший) - "магнетическая простота"; Дюрер (потому
что это Дюрер). Русские иконы. Шагал мне близок своей свободой.
Филонов - внутренней сложностью материи..."
(Евгений Вишневский, из писем).
..........
Эта
бесконечная делимость атомов опять-таки "двояконаправленна".
Если постепенно уменьшать картинку, то на каком-то этапе становится
заметным удивительное сходство изображения со строением и прожилками
листа, черенка, стебля. А цифры, человечки, быки, птицы, рыбы,
рисовые зернышки - это всего лишь наглядное движение древесного
сока, ток лимфы. Если же смотреть "с обратной стороны пространства"
- последовательно увеличивая изображение, то можно увидеть в
этом копошении живого вещества рождение совокупного человеческого
разума, появление тонкой радужной пленки - ноосферы. Так в работах
Евгения встречаются два разнонаправленных движения идей: "параллельно
рисованные" бессмертные атомы Циолковского и вечно
живое вещество человеческого разума, открытое Вернадским.
Тамара Борисова
|