НЕСОВЕТСКАЯ АВОСЬКА
(образы иностранцев в культуре разных народов)
-
Ага. А вы не заметили: у этой бабы ничего заграничного нет
- ну, там, в лице или, может, в костюме?
-
Авоська мне показалась вроде не наша... Знаете, сплетена не
по-нашему: наши авоськи как: дырка - шнур, дырка - шнур...
А у нее - шнур - дырка, шнур - дырка...
(В.Ардов. "Вооруженный налет")
В качестве второго, научного эпиграфа к теме можно
взять отрывок из статьи С.В.Оболенской "Образ немца в русской
культуре ХVIII-ХIХ веков" (В
кн.: Одиссей. Человек в истории. - М.: Наука. 1991):
"Возникновение коллективных представлений народов друг о
друге - чрезвычайно сложный и противоречивый процесс. Удивительна
устойчивость никогда не затухающего в сознании человека представления
о "своих" и "чужих", инстинктивное отталкивание всего чужого
как непонятного и неприемлемого. С этим, вероятно, основным,
определяющим, стереотипом в отношении к другим народам связываются
и другие устойчивые представления, характеризующие действительные
или мнимые черты национального характера".
В самом деле: за французами прочно закрепились легкомыслие
и усердие в любви, за немцами - педантичность, любовь к порядку,
обстоятельность и умеренность во всем, за русскими - лень и
общая расхлябанность натуры. Итальянцы (и вообще все южане)
в нашем представлении обязательно горячие, страстные, преувеличенно
жестикулирующие. Северяне, наоборот, заторможенные, медлительные,
долго соображающие. Грузины - любвеобильные, ревнивые и непременно
устраивающие бесконечные застолья. Украинцы (во всяком случае,
судя по анекдотам) - прижимистые и "себе на уме", при этом слишком
покладистые, терпеливые и трудолюбивые. Англичане - холодные,
деловитые и чопорные. Американцы - широко улыбающиеся, но при
этом постоянно что-то подсчитывающие. Поляки - гордые и заносчивые.
Чукчи... Впрочем, не будем о чукчах. У каждой нации обязательно
существуют свои "чукчи": в Америке это техасцы, в Англии - ирландцы,
в России - жители Урала, а в Черновцах "чукчеподобные" анекдоты
ходят о соседях молдаванах (вопрос : "Сколько молдаван нужно,
чтобы ввернуть новую лампочку?" Ответ: "Девять. Один становится
на табуретку и держит в руках лампочку, четверо берут табуретку
за ножки и идут по часовой стрелке, а еще четверо идут в противоположном
направлении, чтобы у держащего лампочку голова не закружилась").
Как считает С.В.Оболенская, "возможность противостоять
подобным явлениям и процессам очень сомнительна. Однако научно-психологическое
и историческое объяснение массовых предрассудков, в том числе
и национальных, возможно и необходимо".
Первая и главнейшая причина, как мы уже сказали,
- это инстинктивное отталкивание всего чужого, непохожего.
Судите сами, разве может быть дом из бумаги? ("В
бумажной хижине японца Висит сушеный запах солнца..." - И.Сельвинский].
Зачем так сильно размахивать руками и кричать? ("Видел я их
Италию на карте, - говорит герой Броневого в фильме М.Захарова
"Формула любви". - Сапог сапогом - и всё..."). Почему так много
"детских", "неправильных" "ц", "з", "с", "нь"? (по свидетельству
В.М.Алексеева, известного ученого-востоковеда, Пушкин в пекинском
произношении - Пусицзинь). И к чему такая чрезмерная любовь
к порядку? (Заметьте, приводимое ниже рассуждение о немецком
характере принадлежит не русскому автору, чей народ обожает
двух милых персонажей по имени Авось да Небось, а "чопорному
и скучному" англичанину). Этот англичанин - писатель Джером
К.Джером, автор шедевра "Трое в лодке, не считая собаки". Оказывается,
у него есть еще и "Трое на четырех колесах", и именно там говорится
о немцах:
"Каждый цветок у него в саду привязан к палочке;
из-за нее не видно иногда самого цветка, но немец покоен: он
знает, что цветок там, на месте, и что вид у него такой, какой
должен быть. Дно пруда он выкладывает цинком, который вынимает
потом раз в неделю, тащит в кухню и чистит. В центре садовой
лужайки, которая иногда бывает не больше скатерти и непременно
окаймлена железной оградкой, помещается фарфоровая собака. Немцы
очень любят собак, но фарфоровых больше, чем настоящих: фарфоровая
собака не роет в саду ям, чтобы прятать остатки костей, и цветочные
клумбы не разлетаются из-под ее задних лап по ветру земляным
фонтаном. Фарфоровый пес - идеальный зверь с немецкой точки
зрения; он сидит на месте и не пристает ни к кому; если вы поклонник
моды, то его очень легко переменить или переделать, согласно
с новейшими требованиями "Собачьего Клуба"; а если придет охота
пооригинальничать или сделать по собственному вкусу, то можно
завести особенную собаку - голубую или розовую, а за небольшую
приплату даже двухголовую. Ничего этого нельзя добиться от живой
собаки".
В ХVIII веке были созданы две сходные по замыслу
таблицы, содержащие сравнительные оценки качеств европейских
народов (русская и немецкая). Согласно русской таблице, немец
- это отнюдь не враг, каким он станет позднее. В этом образе
"сквозит добродушный юмор, пока еще спокойное признание факта
существования рядом человека иного склада, чем свой, русский,
и наивное убеждение, что русский народ обладает якобы чем-то,
что выше и учености, и ловкости, и хитрости, и богатства" (С.В.Оболенская].
Правда, как свидетельствуют поговорки, присказки и прозвища,
"немец хитер - обезьяну выдумал", "немец без штуки и с лавки
не свалится", "немец своим разумом доходит, а русский глазами".
Немец "безбожно и смешно коверкает русские слова; он учен, а
не знает чего-то самого простого; он, случается, кичится своей
ученостью <...>, но его можно обвести вокруг пальца; он
скуп, и это плохо, но вместе с тем он рачительный, аккуратный
хозяин <...>".
Согласно немецкой таблице, "московит" обладает злобным
нравом, слабым разумом, его сравнивают с ослом, главный его
порок - коварство. О стране, где живут "московиты", говорится,
что вся она покрыта снегом, и русский, любящий проводить свое
время во сне, оканчивает свою жизнь в снегу" (С.В.Оболенская).
В.В.Розанов, вообще-то очень умный и талантливый
человек, отличавшийся философским складом ума, не постеснялся
заявить: "кроме русских, единственно и исключительно русских,
мне вообще никто не нужен, не мил и не интересен". Петр Вайль,
анализируя в "Иностранной литературе" (1996, № 3) "Итальянские
впечатления" Розанова, справедливо замечает: "Знаменитая розановская
субъективность здесь доходит до абсурда и пародии". Итальянские
солдаты у Розанова - "с недоразвитой душою". Даже ружья у них
- "глупые, не со штыками, а с какими-то искривленными ножами,
точно у кухарки, готовящейся разрезать щуку". Вайль вполне резонно
замечает:
"Штыки-то чем виноваты?" Хотя нам ответ совершенно
ясен - именно тем, что итальянские.
Тот же В.М.Алексеев описывает перевод 1943 года "Евгения
Онегина" на китайский язык (книга "Восток-Запад.
Исследования. Переводы. Публикации." - М.: Наука, 1985).
Переводчик - Люй Ин. Вот как он перевел строки "Когда же юности
мятежной Пришла Евгению пора...": "Когда же Евгений достиг зеленой
весны, когда сердце его стало, что обезьяна, и мысль, словно
конь..."
Но все это, так сказать, "цветочки", мелкие неприятности,
возникающие на уровне чисто внешнем, незначительном. Гораздо
серьезнее "ягодки": несовпадение на уровне глубинных понятий
и представлений.
Вернемся к злополучному переводу "Евгения Онегина".
"Однако самое трудное было характеризовать с первых строк дядю,
- рассказывает о попытке преподать китайцам этот роман в стихах
В.М.Алексеев. - Одиозное для китайца "Мой дядя самых честных
правил" требовало поставить слово "честный" в кавычки, придать
юмористический характер, что, по-видимому, было выше сил переводчика.
Я сам как педагог, преподававший русский язык китайцам, позорно
споткнулся на этом же слове "честный": мой ученик отказывался
понять, как можно вообще к честности относиться иронически:
"Если в вашей стране относятся к этому иронически, то ваша поэзия
нам не подходит". Об этом же понятии чести подробно пишет в
журнале "Искусство кино" (1995, № 2) известный польский режиссер
Кшиштоф Занусси. Он приводит три примера разного понимания чести
представителями трех наций. Пример первый: "Недавно я ставил
в Италии шекспировского "Юлия Цезаря", и у нас возникли затруднения
с переводом на итальянский язык фразы из монолога Марка Антония,
который говорит про Кассия: "He is a man of honour" ("Он человек
чести"). Но если вы скажете это по-итальянски - "Эко ломо гоноре",
- люди будут смеяться, потому что это означает "Он мафиози".
Пример второй: "Председатель Интерпола обратился к руководителю
одного из ближневосточных банков и спросил его: "Вы как мусульманин
способны обмануть христианский банк? Вы будете в связи с этим
испытывать угрызения совести?" Директор, подумав, честно ответил:
"Нет, никаких угрызений совести не будет". И, наконец, третий
пример: "Я вспомнил случай, имевший место два года назад, когда
председатель Немецкого национального банка г-н Шлезингер в пятницу
заявил, что падения процентов по вкладам не будет, а в понедельник
оно произошло. То есть он просто соврал. Я возмущался: "Почему
я должен честно платить налоги, если руководитель национального
банка позволяет себе лгать?" Присутствовавший на заседании японец
сказал, что не понимает моего возмущения. Руководитель национального
банка и должен врать в такой ситуации для защиты национальной
валюты, но он надеется, что "г-н Шлезингер после этого покончил
с собой". Все расхохотались. Однако японец остался серьезным.
"Я вовсе не шутил", - заявил он. И тогда мы поняли, что последними
"людьми чести" на нашей планете остаются, наверное, японцы".
На основе этих случаев Занусси делает очень важный
вывод. Оказывается, политики и финансисты самого высокого ранга
озабочены теперь не столько проблемами экономики, сколько проблемами
мышления, связанного с новым состоянием мира.
От себя добавим: оказываясь в плену у расхожих представлений
о чуждости других культур, не уподобляемся ли мы тем немецким
детям, о которых написал китайский генерал Чэнь Цзитун, ученый
и каллиграф: "Когда Китай открыл в Берлине дипломатическую миссию,
любопытные прохожие ходили за моими соотечественниками буквально
по пятам. Они окружали и толкали их, причем среди зевак было
так много детей, что ректору университета пришлось включить
в школьный устав специальную статью, которая гласила: "Учащимся
запрещается ходить за китайцами и досаждать им" ("Курьер Юнеско",
май 1987). Не лучше ли последовать призыву известного исследователя,
автора книги "Призрачная Африка" Лейриса и заняться "общечеловеческими
вопросами о возможности человека преодолеть собственное отчуждение
от мира и познать свою сущность, пытаясь понять другого"?
Тамара Борисова
ПРИМЕЧАНИЕ РЕДАКЦИИ
Дорогие читатели! А теперь погрызите немножко гранит науки и
ознакомьтесь с классическими определениями такого понятия, как
ментальность. Кстати, попутно для желающих задачка: чем ментальность
отличается от менталитета? Подсказка: тем же, чем и суверенность
от суверенитета, и...
"... что мы подразумевали под ментальностью: это система (именно
система) в движении, являющаяся, таким образом, объектом истории,
но при этом все ее элементы тесно связаны между собой; это система
образов, представлений, которые в разных группах или стратах,
составляющих общественную формацию, сочетаются по-разному, но
всегда лежат в основе человеческих представлений о мире и о
своем месте в этом мире и, следовательно, определяют поступки
и поведение людей. Изучение этих не имеющих четких контуров
и меняющихся с течением времени систем затруднительно, необходимые
сведения приходится собирать по крохам в самых разных источниках.
Но мы были убеждены, что все взаимоотношения внутри общества
столь же непосредственно и закономерно зависят от подобной системы
представлений (носителем которой выступает система образования),
как и от экономических факторов" (Жорж Дюби. Развитие исторических
исследований во Франции. - В кн.: Одиссей. Человек в истории.-М.:
Наука,1991).
"...даже самые общие ментальные стереотипы никогда не являлись
всеобщими; выражая некую характерную тенденцию поведения, они
не объясняли собою поведения всех людей, особенно людей из элиты.
И здесь Буро (Алэн Буро - Ред.] напоминает, что история
ментальностей возникла в качестве антитезы истории идей, связывавшейся
обычно с деятельностью отдельных выдающихся мыслителей. В противовес
этой аристократической истории идей история ментальности выступала
как средство изучения представлений, типичных для основной массы
людей, до того безмолвствующего большинства, в котором принято
видеть "подлинного творца истории" (Ю.Л.Бессмертный. "Анналы":
переломный этап? - В кн.: Одиссей...)