Юлия Вишницкая. Мифологемы Александра Блока в русском этнокультурном пространстве

Юлия Васильевна Вишницкая
МИФОЛОГЕМЫ АЛЕКСАНДРА БЛОКА В РУССКОМ ЭТНОКУЛЬТУРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ
Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Раздел 2. Часть 3. Мифологемы, актуализирующие "центр пути"
§ 3. " Колокол": трансформация образа в художественных текстах А.Блока
Колокол принадлежит к культурному пространству, впитывающему в себя сакральные представления о "чистом/нечистом" времени, т.е. колокол как бы устанавливает соотношение сакрального и профанического, в какой-то мере регулирует степень космологизации объектов сферы быта [см. об этом 276: 31].
Неоднородный мир "набегающих" друг на друга объектов, явлений, событий, состояний максимально "сгущается", "собирается" в одной точке –звуковом центре Вселенной, где все профаническое по своей природе начинает подчиняться космическому закону Порядка и Гармонии. Праздничный колокольный звон освящает "черный город", а он, "втягиваясь" в сакральный центр, сам приобретает статус "священного локуса":
Не спят, не помнят, не торгуют.
Над черным городом, как стон,
Стоит, терзая ночь глухую,
Торжественный пасхальный звон.
Над человеческим созданьем,
Которое он в землю вбил,
Над смрадом, смертью и страданьем
Трезвонит до потери сил...
Над мировою чепухою;
Над всем, чему нельзя помочь;
Звенит над шубкой меховою,
В которой ты была в ту ночь (III-59).
Итак, колокол – это центр, через который "становится возможным сообщаться с "всевышним" <...>, так как "центр" делает возможной оrientatio. Проявление священного в пространстве имеет, таким образом, космологическую валентность: всякая космическая иерофания или всякое освящение какого-либо пространства напоминает некую космогонию" [27: 46].
Не случайно этот центр находится в верхней точке вертикали – в мире теистического верха, освященного божественным сиянием. С колоколом сравнивается человеческий "звонкий и радостный голос" (IV-9), переходящий в пение. Колокол звучит:
Поет, краснея, медь.
Над городом стою – и карлик служит мне;
Согбенный карлик в платье черном,
Какой являлся мне во сне (II-42).
Психологический звукоцветоассоциатив "голос меди колокольной" (II-49) (= "я красной медью зазвучу" – II-42) трансформируется в колоративный символ истины. Колокол, обладающий тайными знаниями, знающий то, что недоступно обыденным объектам реального мира, превращается в демиурга, указывающего путь:
Церковный свод давал размерным звоном
Всем путникам напутственный ответ... (I-157).
Но в то же время креативный атрибут, вещатель магического слова обладает способностью реверсивного действия: открывающий путь в "даль вольную" (II-49), он является внутренним предостережением:
Но берегитесь, в даль стремясь,
Чтоб голос меди колокольной
Не опрокинулся на вас! (II-49).
Так колокол в качестве субъективного локуса, "свернутого" микрокосма входит в парадигму жизни-сна, где психологическому ассоциативу отведено место защищенного от стихий гносеологического центра души:
Иль может лучше: не прощая,
Будить мои колокола,
Чтобы распутица ночная
От родины не увела?(III-6).
Наибольшей магической силой обладает сконцентрированный звукоколоративный символ "красный, зловещий фонарь". Астрально-атрибутивный колоратив способен вывести из дурманящего, уже постоянного состояния сна, заменяющего жизнь:
Люди спали. О, люди!
Пока не пробудитесь вы,
Месяц будет вам – красный, зловещий фонарь,
Страшный колокол будет вам петь! (II-118).
"Проклятый страшный колокол" (II-118 ) – атрибут хтонического мира – в "проклятых руках" "проклятого звонаря" становится медиатором-раздражителем, размыкающим "ночное пространство", не дающим покоя спящим. Он – пленник "болот" и панхронотопов – приобретает еще одно магическое свойство: трансформировать душевные состояния и модифицировать экзистенциально-гносеологические парадигмы: жизнь – сакрализованную экзистенцию, в которой
Колокол самый блаженный,
Самый большой и святой, <...>
Утром скликал прихожан, –
превращает в жизнь – сон (=смерть), где все – зависимы от колокольного звона, все, спящие, – в его плену. В мифомире сна колокол взаимозаменяет два синонимичных состояния (сна-жизни и сна-смерти ) и уравновешивает их мерным, успокаивающим звоном:
Кругом – семья в чаду молений,
И над кладбищем – мерный звон.
Им не постигнуть сновидений,
Которых не дождался он (I-113).
"Funera plango, fulgura frango. Sabbata pango. Excito lentos, dissipo Ventos, paco cruendos" ["Оплакиваю похороны, ломаю молнии, распространяю покой субботний. Пробуждаю ленивых, разгоняю ветры, примиряю окровавленных"] <...> Колокол таинственно связан со святыми силами и людскими душами, он будит землю и небо" [260: 787]. Колокольный звон, следовательно, может быть глашатаем и носителем обмана (уводящим от родины, в "далекие миры"): блаженным и проклятым".
Но есть один, в котором сосредоточено все космическое тайное значение, овладеть им – мечта многих: "Я не только молод, а еще бесконечно стар. Чем дольше я живу, тем я больше научаюсь ждать настоящего звона большого колокола: я слышу, но не слушаю колокольчиков, не хочу умереть, боюсь малинового звона" (VI-91).
Таким образом, "колокол" в текстах А.Блока претерпевает ряд превращений: будучи вселенским звуковым центром, в который "втягиваются", и – следовательно – сакрализуются все профанические объекты реального "города", "колокол" "распыляет" вокруг себя, творит сакрализованное пространство (Ее миров) и время. Сотворенные "колоколом" хронотопы отличаются удивительной хтонической "уплотненностью":
Погасила в храме свечи,
Осенила купола (II-121).
Так актуализируется символика святости, чистоты (причем не только "колокола", но и всего пространства, охваченного "колокольным звоном", и времени).
"... звон [колоколов – Ю.В.] служит призывом к богослужению" [260: 788], он – детерминатор сакрализации: с ударом колокола (II-140) наступает момент "очищения" времени. Колоколу нелегко дается эта сакрализация: он – бьется, силясь разорвать путы, сковавшие "криками, лаем и ржанием" город (I-218, II-140).
Наиболее сакрализованным временем можно считать сумерки – время "Божьего гласа":
Мой вечер близок и безволен,
Чуть вечереют небеса –
Несутся звуки с колоколен,
Крылатых слышу голоса (I-179, см.: II-91).
Время колокольного звона – это время смены теней:
Бегут неверные дневные тени...
..........................................
Растут невнятно розовые тени,
Высок и внятен колокольный зов... (I-156),
время, в котором "провиделась Ты" (I-218), время прославления "поздней мечты" (I-330). Так колокола (чуть подернутые розовой дымкой – от иллюзорных существ) торжествуют "видения и грезы" о Ней: "тонкие колокола" (III-71) – не что иное, как теистический атрибут и хронотоп, указывающий на Ее мир (сравните контекстно-лексический ряд: "детские годы", "ласкающая мгла", "вспыхивают розы").
Колокол свидетельствует о присутствии священной силы, связанной с истиной [см.: 38]. Вечерний колокольный звон – своеобразная отзеркаленная звуковая вертикаль, которая соединяет Ее миры с Божьими небесами: колокол "откликается" на Ее голос (I-138) и, таким образом, освящает Ее, обожествляет, он – звуковой сакрализатор, эксплицированный белыми звуками.
"Белые звуки" моделируют вокруг себя "заряженное" "чистотой" панхронотопичное бытие, где совмещаются вершина пространственной вертикали ("девственно-горные селения") и центр временной спирали ("белые сказки забвений"); рождается универсум исчезающих, "танцующих" строений и растворяющихся дум и воспоминаний (I-529). Все – обновляется, очищается: "Во всем мире звучит колокол антигуманизма: мир омывается, сбрасывая старые одежды; человек становится ближе к стихии; и потому – человек становится музыкальнее" (V– 471).
По сути, колокольный звон – это уже расшатанное, смещенное из привычных рамок пространство-время, это – не поддающийся рациональному осмыслению стихийный хронотоп. Символика свободы объективируется экспрессивно-эмоциональной формой мифологемы "дальний, раздольный колокол". Колокол становится знаком весны, а значит предвестником счастья, чудес, любви, красоты (ср. экспрессему "веселые колокола" (VI-363):
Дни и ночи я безволен,
Жду чудес, дремлю без сна.
В песнях дальних колоколен
Пробуждается весна (II-144, см.: II-146).
Колокол как символ и предвестник жизни ("Благовестны звоны" – I-171) наделяется свойствами творящей вещи – сакрализованного объекта – живого организма [см. 10: 30]. Колокол функционирует как живое существо, и главный его орган – "окровавленный язык" (II-149). "Метафора, основанная на анатомическом сходстве и одновременно на функции языка как органа говорения, – язык колокола. <...> язык колокола предстает как грозное оружие битвы" [283: 563]. Атрибут церковных строений, города, селения (V-511) становится "знаком социальных отношений" [см. 275: 70]. Колокол – "говорит" (не случайна объектная позиция данного образа, в которой царствуют тени, видения. Белые звуки здесь выстраивают вертикаль зеркального типа: она отражает друг в друге теистический (божественный) мир и пантеистические (Ее) миры, которые объясняют "розовые", "чистые" символы, предвестники, хронотопы образа. Центральный же символ жизни порождает живое существо, в основе которого лежит механизм креативного звукоколоратива, дешифрующий семиотический статус мифологемы в коммуникативном контексте. Объемный "красный колокол" – уже не атрибут и не хронотоп, он – сам демиург, живой (ибо – говорящий, поющий и зовущий) "указатель" в Пути. Он преобразуется в центр человеческой души, предостерегая от опасных последствий ухода "в дальние миры", где колокол опять становится атрибутом хтонических пространств (но уже не выстраивает мировую вертикаль, а лишь соединяет мифомиры, находящиеся в одной плоскости (жизни – сна и сна – смерти). Только "настоящий большой колокол" способен снять все внутренние тревоги и воплотить еще не сбывшиеся мечты.
Читать дальше
К оглавлению
Библиографическая справка

© Вишницкая Юлия Васильевна. Мифологемы Александра Блока в русском этнокультурном пространстве
Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. – Киев, 2003. Институт языковедения имени А.А.Потебни Национальной академии наук Украины. Научный руководитель - Озерова Нина Григорьевна, доктор филологических наук, профессор

При оформлении страницы использован фрагмент работы Эдуарда Берн-Джонса "Принц вступает в заросли шиповника"
Репродукция взята с сайта www.elibron.com